— Бедным ты мне даже больше нравишься, — заявил Хьюго в день переезда.
— Мы не бедные.
Я едва мог говорить от стыда за свое новое жилище. Я стоял в саду, посреди старинных статуй псов, а мама смотрела из окна второго этажа. Теперь нам приходилось жить наверху, а квартирой ниже ютилось еще одно семейство, где не было отца.
Я отвернулся от Саут-Парка, изменившегося до неузнаваемости. Пропала аккуратная изгородь парка, остался лишь овал истоптанной травы между домами, а те даже отдаленно не напоминали красивые старинные здания, в которых мы некогда жили. Казалось, перемены коснулись и деревьев: клены и вязы уступили место эвкалиптам, повинуясь странной моде на аптечные запахи. Более того, парк лишился даже своего старинного названия, кто-то из новых обитателей беспощадно нарек его Тар-Флэтс.
— Да ладно, Ноб-Хилл тебе все равно не подходил, — улыбнулся Хьюго. — Ты сейчас напоминаешь президента какого-нибудь банка, старик.
— А ты певца из водевиля.
Хьюго расхохотался. В его одежде преобладали бледно-лиловые и серые тона, подобранные с безобразным вкусом семнадцатилетнего франта, у которого появились карманные деньги. Назло мне Хьюго нацепил бархатный жилет, в котором, как я неустанно повторял ему, он походил на шарманщика. Впрочем, моего друга это нисколько не заботило.
Я заметил какое-то движение в квартире соседей, на миг мелькнуло белое платье. Мне не хотелось общаться с соседями до переезда. Обитатели первого этажа были последними, кого бы хотелось встретить в саду. Мой взгляд упал на осиное гнездо, появившееся под карнизом за время моего отсутствия.
— Знаешь, что мама всем говорит?
— Нет.
— Что я ее деверь.
— Какая глупость! Получается, что она — жена твоего брата?
— Что я брат ее мужа и приехал с востока, чтобы помочь ей вести хозяйство. Теперь, когда отца не стало.
— Какая глупость. Ведь раньше ты жил здесь. Тебя непременно узнают. Такого, как ты, сложно забыть.
— Меня никто не узнает. Когда я здесь жил, мой рост был всего пять футов, к тому же я был седым. Взгляни на меня! — Мне только исполнилось семнадцать; ростом в шесть футов, с копной каштановых волос и пышной бородой, я определенно напоминал президента. В придачу, надев старую отцовскую одежду, я будто перенял часть папиного европейского шика и с самым гордым видом держал большие пальцы в карманах жилета. — По-моему, я вполне убедителен.
Хьюго моргнул.
— Похоже, ты прав, Макс. Скоро ты превратишься в импозантного старичка.
— А ты в урода.
Хьюго отмахнулся от пролетавшей осы и посмотрел на окно, у которого стояла мама. Оса возмутилась.
— Здравствуйте, миссис Тиволи! — завопил Хьюго.
— Не ори, урод ты этакий, — одернул я его.
— И никакой я не урод, — огрызнулся Хьюго, поправляя жилет.
Мама вышла из оцепенения, пригладила волосы и помахала в ответ.
— Как она? — спросил Хьюго, все еще глядя на маму, поправлявшую свое лучшее черное платье, надетое по случаю возвращения в старый дом (в такие платья наряжаются, когда узнают, что за обедом будет присутствовать давний любовник). Мама отошла от окна и растворилась в темноте комнаты.
— Одержима, — буркнул я.
— Одержима? — В его словах звучал неподдельный интерес.
Я ковырнул ботинком землю.
— Она гадает на картах таро и ночи напролет не гасит лампу в своей комнате.
— Наверное, она еще о многом хочет рассказать твоему отцу.
— Да нет, она не рассказывает. Она слушает.
— И что он говорит?
— Ничего, — резко сказал я, — отец не умер.
Хьюго скрестил на груди руки и обвел взглядом парк.
— Я тоже так думаю.
Мы выстроили свою версию случившегося, отличную от версии полицейских. На наш взгляд, с папой случилось то же, что и со многими людьми в такое неспокойное время. Наверняка он зашел в бар на Пиратском берегу, где в пиво подмешали снотворное, и, когда отец лишился сознания, его сбросили через потайной люк в полу прямо на правительственный корабль. Затем мрачной безлунной ночью отца погрузили на клипер, получили деньги, и на следующий день отец очнулся посреди залитого солнцем океана матросом корабля, плывущего на восток. Капитан, перекрикивая ветер, отдавал приказы, а вокруг бегали покрытые татуировками моряки с черными косичками, то и дело поглядывая на своего нового товарища. Отец отправился в путешествие во времени — в свою пропитанную морской солью молодость. Иными словами, его похитили.