Правда, в глубине души я нарисовал еще более жуткую и фантастическую картину. Я вообразил, будто на папу наложили древние норвежские чары, дабы он не смог вернуться к нам; я будто видел привидение, явившееся с мыса Горн, чтобы пленить отца. И подобно Нимуэ, заточенной Мерлином в дубовых оковах, папа сидит в кольце зеленого пламени и ждет, пока я произнесу необходимое заклинание и освобожу его. Но что же надо сказать?
— Ой! — раздалось позади.
Девочка примерно моих лет, видимо, выскочила из двери дома и теперь с несчастным видом лежала на траве. Я никак не мог понять, что она делает. Вся в пене белых кружев, девочка поднесла руку к шее и застыла в ожидании. Бежали секунды, а мы так и смотрели друг на друга, оцепеневшие от ее странного возгласа. Потом она медленно убрала дрожащую руку, продемонстрировав мне прежде всего яркий укус на нежной шее, а заодно и золотисто-черную раздавленную осу, лежавшую на протянутой ладони.
Элис, не читаешь ли ты эти строки? Ведь это была ты!
Разумеется, я и раньше видел девочек. Причем не только из окна детской, откуда я наблюдал за юными созданиями в красивых платьях, которые показывали пальчиком на птичек. Я видел и девочек Ноб-Хилла, с веселым смехом бросавшихся друг в друга камешками по пути в школу; и юных леди, поздним вечером подъезжавших к своим домам в модных фаэтонах; в парке я даже замечал целующиеся парочки, которые, увидев подозрительного старика, поспешно забивались в кусты. А еще я ежедневно влюблялся в случайных прохожих: в улыбчивую девочку у газетного киоска, в девчонку с грустными глазами, которая торговала ананасами, сложенными пирамидкой, в дочь мясника-немца, пришедшую вместе с ним к нашему черному входу в качестве переводчика. Правда, ни с кем из них я даже словом не перемолвился. Я просто кивал из кухни или пытался скрыть волнение, бросая девушкам нужное количество монет и стремительно удаляясь. Меня охватывал озноб, я был в агонии.
На тот момент я еще не встретил своего идеала. Не секрет, что все семнадцатилетние юноши готовы влюбиться в первую встречную. Вот и я, заточенный в том ужасном теле, влюбился в первую девушку, с которой встретился взглядом.
— Она меня ужалила!
А я, Элис, впервые увидел тебя. Худший момент в моей жизни: сердце замерло от восхищения.
— Ты в порядке? — подбежал к девушке Хьюго.
Она моргнула, укус на шее начал разбухать.
— Меня еще никогда не жалили, — всхлипнула девушка.
— Это пройдет, — успокоил Хьюго, — приляг.
Она продолжала сидеть и смотреть на осу.
— Щиплет.
— Понимаешь…
— Сильнее, чем я думала. Маму как-то ужалили, а я думала, что она все преувеличивает, но… Ох, как больно.
— Еще и раздувается.
И тут Элис обратила взгляд своих карих глаз, этих ангельских глаз, на меня.
— У вас очень добрый сын, сэр.
Я хотел ответить, но ничего не получилось. Я был молчаливым стариком, и Элис отвернулась.
— Мама! — позвала она, затем снова посмотрела на осу. — Бедняжка.
— Хм, — промычал Хьюго, поднимаясь с колен.
— Вы что, так меня здесь и оставите? — изумилась девушка.
Я как раз открыл рот, чтобы выговорить то, что пытался сказать уже целую минуту. Девушка, видимо, это заметила и выжидательно посмотрела на меня. Я моргнул. Наконец я выдавил из себя:
— Он… он не мой сын.
Однако мои слова утонули в крике, раздавшемся из дома. Я обернулся и увидел обыкновенную женщину, маму. Элис, ты отвернулась, так и не расслышав меня.
Я хотел бы назвать твое появление в саду злым роком, ведь ты пришла, когда мое сердце было совершенно беззащитно, и все-таки здесь больше подойдет слово «провидение». Наверное, мне повезло, что это была ты, а не какая-нибудь более жестокая девушка. С другой стороны, если бы это была не ты, Элис, я бы влюблялся еще не один раз, вплоть до самой старости. Однако, очарованный твоими глазами, больше я не любил никого.
— Мистер Тиволи!
Ее мама выбежала из дома и присела около дочери. С проворностью медсестры она забинтовала нежную шею Элис. Она естественно и легко обращалась со своей худенькой девочкой, постанывавшей от боли. Миссис Леви носила траур последний год и сохраняла красоту зрелой женщины. Она была одета со вкусом, на шее виднелось жемчужное ожерелье, скромный турнюр подчеркивал ее женственную фигуру, а приталенная блуза выгодно огибала впечатляющий бюст. Я не умею определять возраст, сколько ей было, Элис? Сорок пять или сорок шесть? Миссис Леви с улыбкой и добродушным ворчанием перевязывала шею дочери, но даже не смотрела на нее. Чувственные темно-карие глаза смотрели прямо на меня.