Как-то раз она подозвала меня к себе и решила познакомиться поближе. Первым вопросом, который смотрящая задала мне, был вопрос о статье. То есть о том, за что меня сюда «направили». В тюрьме твоя статья была чем-то вроде визитной карточки: по ней определяли многое. Я и сама, спустя каких-то пару месяцев, могла с первого взгляда распознать, какая статья у новенькой, только вошедшей в камеру. По статье могли определить положение человека, его возможности и то, чего от него ждать. Если это была немолодая женщина, обвиненная в экономических преступлениях, то относились к ней уважительно, у нее всегда были самые вкусные продукты и дорогие вещи. Они имели хороших адвокатов, и начальство тюрьмы их не третировало. Чаще всего для них отводилась отдельная камера, но случаи бывали разные. Если же новенькая была наркоманкой из отдаленного крымского городка, то всем враз становилось ясно, что ждать этой несчастной нечего.
Так вот тетя Женя спросила:
— По какой статье деточка?
Каждый, кто провел там хоть месяц, знал весь уголовный кодекс чуть ли не наизусть. Поэтому чаще всего никто не называл свою статью целиком, говорили просто номер, и все всем было понятно. Так как номера статей сейчас изменились (с тех пор поменялся УК), то я не буду их называть. Если говорили два-два-девять, то все знали, что девушка наркоманка, или девяносто первая — убийство. Я ответила Жене:
— Нанесение тяжких телесных повреждений сотруднику правоохранительных органов. И еще хулиганство в довесок (в те времена статья 189 и 206 УК)[2].
Тетя Женя была очень удивлена. Такого номера она вообще не знала, и подобный экземпляр попался ей впервые. Как выяснилось, с подобной статьей я была одна на всю тюрьму. Не знаю точного количества заключенных, но что-то около двух тысяч человек.
Другие тоже подключились:
— Я была уверена, что ты наркоманка.
— Почему это?
— Очень худая.
— Просто сейчас времена тяжелые. Я не наркоманка.
— А что сотрудник, жив?
— Вроде да.
— Вот ведь сволочь живучая.
— И не говори.
Девушки оживились, я почувствовала, что нравлюсь им, поэтому решила подлить масла в огонь, теперь-то чего скрывать?
— Это был сотрудник УБОПа. Подразделение «Сокол».
— Ого, — присвистнули сокамерницы.
— Вот это да, молодец. Били тебя?
— Ну не очень сильно. Вот, — я подняла свитер, показывая синяки на боку, вспомнила еще удар ногой по лицу, но промолчала. Вспоминать об этом было унизительно. — Боялись, что я помру. Поэтому на брате отыгрались. Я столкнулась с ним в коридоре как-то, на него страшно было смотреть — весь синий.
— Сволочи. У меня вот, — сказала одна женщина, показывая забинтованные пальцы. Выбивали признание, засунув пальцы в щель между дверями. Подписала согласие в тридцати кражах. Даже в тех городах, где отродясь не была.
— Ну а куда им «висяки» девать? Какая тебе разница за сколько краж сидеть, за две или тридцать? — весело встряла другая. — У меня тоже вот, — она показала выбитый зуб.
— А у нас на районе менты, если с наркотой поймают, то только минетом можно отмазаться. Они это дело любят, — сказала третья.
— А вообще у них много всяких способов так побить, что никаких следов не останется.
Я подумала, что мне может еще повезло, хоть зубы целы. Они вспоминали свои побои как нечто совсем обыденное, меня даже затошнило слегка.
Время, конечно, было нелегким. Мы все привыкли к беззаконию, прохожие боялись наткнуться друг на друга, потому что каждый второй в городе был чей-то «браток», а менты были те же бандиты, только в погонах. Кто из них имел больше власти? Даже не знаю, но знаю одно — никто не обращался за помощью в милицию — ее боялись и ненавидели.
Девушки так радовались, тому, что я чуть не убила сотрудника правоохранительных органов, словно я отомстила за всех обиженных этими «сотрудниками».
— Может она и молодец, — сказала тетя Женя сокамерницам, — но теперь-то тебя уж точно не выпустят, — добавила, поворачиваясь ко мне.
Галдеж прекратился, мы все подумали о том, что это правда, и она была грустной.
— А адвокат есть у тебя? Родственники?
— Есть. Рыжиков, его и наняли родственники.
— О, Рыжиков, это один из лучших в нашем городе. И самый дорогой. Видимо, любят тебя.