Теперь, как только кто-то хотел приготовить поесть, Женя тут же кричала:
— Девки, а ну геть[3] отсюда. Хватит жрать.
— Ну, Женечка, мы только мивинку запарить.
— Запаривай подальше. Чтобы я у стола вас не видела. Не дай бог прикоснёшься к телевизору.
— Да что ему будет?
— Ах, что будет? Кто его чинить будет? Да он мне родней всех вас. Вы завтра уйдете, а я с кем останусь? А вдруг что-то про амнистию скажут?
Женя не позволяла никому прикасаться к своему «сыночку». Стоял он на столе и теперь, не дай бог, кто-то вздумал бы поесть вблизи телевизора. Она очень боялась, что его зальют чем-то, уронят или стукнут и этот источник вестей сломается.
Девчонки ворчали и уходили, но недовольство росло. Я замечала недобрые взгляды в сторону ни в чем не повинного устройства.
Жизнь теперь стала куда веселей. Незаметно пролетела неделя, а потом начались допросы.
Глава 7
Как-то утром кормушка распахнулась, и в нее назвали мою фамилию. Охранник сказал:
— Одевайся.
На миг я испугалась. Но девчонки загалдели и сказали, что, скорее всего, это пришел адвокат. Так как никаких ужасов у нас в тюрьме не происходило (никого не избивали и не насиловали), то ожидать другого было бы нелепо. Я постаралась принарядиться, насколько это было возможно в столь сжатые сроки. К тому же, несчастная тусклая лампочка под потолком не давала достаточного света, и накраситься при таком скудном освещении было проблематично. От недостатка воздуха и света, в прокуренном помещении кожа становилась серо-белой, и от этого было никуда не деться. Меня спасала только молодость.
Когда я перестала постоянно бояться, ко мне вернулась врожденная жизнерадостность. Я выскочила за дверь, улыбаясь лучезарно охраннику. Им оказался мужчина средних лет, ничем не примечательный, среднего телосложения. Оказалось, что он неравнодушен к женским улыбкам, как и любой другой мужчина. Теперь охранники перестали мне казаться какими-то страшными существами, от которых можно было ожидать только плохого. Они вовсе не были такими. С каждым можно было договориться, особенно молодой симпатичной девушке. Кто знает, что вынудило его пойти сюда работать? Возможно, это был не худший вариант, учитывая какой выбор, был у людей в то время: либо бандитом, либо зарплату не получать полгода. Не знаю, как часто они получали зарплату здесь, но хотя бы могли рассчитывать на пачку сигарет или кофе за небольшие услуги, оказываемые заключенным. По сравнению с теми юнцами на ИВС, что говорили мне непристойности, охранники в СИЗО были намного человечней. Наверное, опыт играл важную роль, а может, возраст или надежда получить вознаграждение.
С женщинами-надзирателями дело обстояло сложней — им до лампочки были мои улыбки, но тут уж Женя умела найти подход. К тому же, женщины побаивались нас, преступниц, поэтому грани никогда не переходили.
Так как охранник был очарован, он уже не заставлял меня идти, понуро опустив голову в пол и сцепив руки за спиной. Мне можно было весело шагать и глазеть по сторонам. Хотя насколько я поняла позже, мы, находящиеся под следствием, вообще не обязаны были ходить, держа руки за спиной. Как не обязаны были подвергаться унизительной процедуре осмотра. Но разве кто-то предупреждал об этом? Не только охранники забывали, что мы еще не осужденные, что существует презумпция невиновности, что мы пока что равные им, а и мы сами, оказываясь в этих стенах, забывали о достоинстве и собственных правах. Не так уж и сложно сломить человека.