Говорили, что все зависит от начальника колонии. В некоторых были очень хозяйственные товарищи: у них и огороды, и свои куры, и свиньи. Такие начальники умели договариваться с кем надо и производить то, что нужно потребителю. Когда они не клали в карман заработанное, а кормили заключенных, всем было хорошо. Как-то Дюймовочка прислала мне письмо, в котором рассказывала о своей жизни в Харькове. Она говорила, что еды было просто вдоволь. Ставили одну большую кастрюлю на стол, садились всем отрядом и накладывали себе, кто сколько хотел. И еда не была сродни нашему кабачковому супу, а хороший борщ и гречка с мясом. Видимо Днепродзержинску с начальником не повезло, раз допустил такой голод.
Когда я поела, меня повели в то помещение, где у меня осматривали и конфисковали вещи. Теперь мне вернули сумку, и я, прижимая к груди свои сокровища, ощущала себя счастливой. Переодеться не было возможности, но мои наряды были со мной, и от этого настроение улучшилось еще больше. Меня пугали воспоминания о транзитной тюрьме, и вернуться туда не было никакого желания, но тут уж ничего не попишешь. Неделя в кошмаре, а потом домой! Да, возвращение в СИЗО воспринималось возвращением домой. В родной город, в родные стены. Как я туда хотела, рвалась всей душой!
Забирали меня одну. Я ехала в гордом одиночестве, не считая охранников за людей. Они были чем-то вроде мебели, и я даже не пыталась говорить с ними. А они, в свою очередь, меня одну не принимали всерьез. Вид у меня был жалкий — кожа да кости. Мне не стали надевать наручники, и ничего не говорили, когда я прильнула к маленькому окошечку в двери машины. Мужчины равнодушно привалились спинами к машине и закурили. А я до сих пор не забуду того ощущения. Пусть я была в заточении, но ощущала свободу. Я покидала ненавистную колонию, которая должна была стать моим домом, но волей судьбы не стала.
Следующие минуты стали одним из самых приятных воспоминаний в жизни: я смотрела в окошко, как машина помчалась вперед, набирая скорость, оставляя колонию позади. Одновременно с картиной удаляющейся зоны ко мне вернулась надежда. Дожди давно закончились, грунтовая дорога была пыльной, и в скором времени колонию с ее забором и колючей проволокой стало не видно. И я надеялась, что больше никогда, никогда в своей жизни не увижу этих аккуратных белых корпусов и клумб с розами. Душа пела и ликовала. Мне повезло уехать отсюда, вернуться домой, вновь попытать счастья.
Транзитная тюрьма дружелюбно встретила своими «шкафчиками». Запихнув меня в один из них, конвойные на время обо мне забыли. Сквозь просверленные дырочки я наблюдала суету, которая творилась в приемной. Насколько я могла судить, это был какой-то этап, только непонятно прибывший или отбывающий. Кто- то сжалился надо мной, и меня выпустили. Сказали встать в конец длинной шеренги арестантов. Мне не терпелось и не сиделось на месте. Я подпрыгивала и высматривала, что там происходит и с кем бы поговорить. Но помня строгие правила, установленные в этой тюрьме, помалкивала.
В какой-то миг я заметила знакомое лицо. Этот парень вез меня на поезде. Конвойный из нашего этапа! Он как раз проходил мимо, и я схватила его за руку.
— Вы из Симферополя?
— Да, а что?
— Приехали или уезжаете?
— Привезли этап и уже уезжаем назад.
— А меня заберете?
— Этап уже сформирован. Тебе придется подождать неделю.
— Нет, — взмолилась я, — пожалуйста, заберите меня отсюда.
— Как фамилия?
Я назвала, и он ушел. Вытянув шею, мне удалось увидеть, как он подошел к столу, где лежала груда папок с делами. Конвоир покопался в ней и, вынув нужную, направился к начальнику этапа.
Небрежно так сунул тому в руки мою папку и говорит:
— Вот эту еще забыли.
Начальник конвоя рассеянно глянул туда:
— Где она? Забирай быстро и выдвигаемся.
Парень подмигнул мне, а я затанцевала на месте и заорала: — Ура!
Кто-то из охранников недобро на меня покосился, но мне уже было плевать, теперь я была вне их юрисдикции. Я ехала домой! Паренек, что спас меня от пребывания на ненавистной транзитной тюрьме — еще один образец человечности. Того, что мы не безнадежны. Весь свой путь там я встречала таких вот людей. Пусть он был один на сотню, но может когда-нибудь он спасет мир, кто знает?
Поезд, поезд, милый поезд! Мне предоставили отдельное купе. Пребывала я в нем в гордом одиночестве, потому что женщин больше не было. Парни из нашего этапа вновь улыбались мне и махали руками. Казалось, что я и забыла, как выглядят мужчины. Почему-то не видя противоположный пол, все тут же начинают по нему скучать буквально спустя пару дней.