Но, помирая от скуки, в скором времени я стала с завистью смотреть на возвращавшихся с работы соседок. Они приходили в приподнятом настроении, рассказывали забавные случаи и вовсе не выглядели уставшими и униженными. Работа занимала от силы часа два, но это давало им возможность погулять по двору (не тому, в котором обычно гуляли мы, а по самому настоящему, находящемуся между зданиями), увидеть людей, передать им новости и получить почту. Обдумав все это, я решила тоже попроситься на работу. До суда мне было еще далеко, делать нечего, да и опять же, любопытно. Попросила девушек сказать кому надо, что есть еще одна желающая.
Как оказалось, с моей статьей было не так просто попасть на рабочку. Меня вызвал к себе начальник этажа для беседы. Не знаю, в чем было дело, но я очень грубо с ним говорила, не пытаясь втереться в доверие. Он при мне достал мое личное дело и долго его изучал, а я в это время сидела на стуле и болтала ногами. Вела себя вызывающе и хотела поругаться. У меня вызывали стойкую неприязнь все эти начальники и менты. Распрощавшись с мечтами о работе, я хотела напоследок хоть гадостей наговорить этому смазливому начальничку. Он прочел все мое дело и принял решение. Я увидела, что его отношение ко мне переменилось. Изменив тон, он стал говорить со мной на равных и просто вежливо попросил не доставлять никому неприятностей на рабочке.
— А то мне влетит от начальства, что я разрешил тебе работать.
У меня отвалилась челюсть, и я только и могла, что кивнуть. А потом еще лучше:
— Может передать что-то брату твоему? Он в какой камере?
— Один-четыре-восемь. Но я и так с ним общаюсь.
Намек на ночную почту не произвел на начальника никакого впечатления.
— Ну ладно, если что надо будет, обращайся.
— Ага, — и я вылетела из кабинета, так и не взяв в толк, что происходит.
Думаю, что этот человек показал очередной пример человеколюбия. Мне ведь и позволяли все выкрутасы, зная, что попала я сюда ни за что. Понимали это и охранники и начальство. Каждый из них, глядя на меня, задавал себе вопрос: «А что бы я сделал на ее месте?» Наверное, большинство людей отвечало себе: «Да то же самое». Не могу представить себе человека, кто спокойно остался бы в стороне, наблюдая убийство родного человека.
И на следующий же день я вместе с остальными отправилась работать. Нас привели в комнату, где выдали тряпки и ведра и отправили убирать кабинеты начальства. Убирали мы, если честно, спустя рукава. Ну а чего можно было от нас ожидать? Бесплатные рабочие не будут убиваться за работу. Мы больше глазели в окно, бегали по коридору, заглядывали куда нельзя. Нас оставляли одних в помещении, где располагались кабинеты персонала. Все как один — стол, пара стульев, книжная полка. Все интересное они конечно убирали и закрывали в сейф, так что удовлетворить как следует любопытство не удавалось. Работа заключалось в том, чтобы протереть пол, пыль, да вынести мусорную корзину. Кабинетики были маленькие и не грязные. Приводили нас совсем рано утром, до того как начинался рабочий день. Так что мы не контактировали непосредственно с начальством. Только с охраной. Но и тем ничто человеческое было не чуждо. Так как работать ходили только молоденькие, то почти все время мы болтали и флиртовали, тут уж было не до тщательного вытирания пыли на каждой полочке. Потом мыли небольшой коридорчик и на этом работа заканчивалась. Иногда нам предлагали подмести двор. Тогда была вообще красота. Свежий воздух, минимум мусора, почти свобода. Наступила осень, но еще не завладела нашим Крымом в полной мере, в октябре стояла по-летнему теплая погода. Ранним утром в тюрьме тихо, никто не кричит, не переговаривается, не слышно лязга дверей. В такие моменты можно было забыть, что мы заключенные. Ни разу я не пожалела, что пошла на работу. Постоянное сидение в одной камере, да что там камере, на одной наре, сказывалось очень неблагоприятно на всем организме. А тут можно было размяться, получить порцию солнышка, надышаться вволю кислородом.
Я стояла, облокотившись на метлу, и, глядя в утреннее небо, с удивлением поняла, что провела в тюрьме уже десять месяцев. Долгий-долгий срок. Он удлинялся тем, что все дни были одинаковыми, словно это один сплошной бесконечный день, который не кончится никогда. Осень многим на свободе приносила депрессию, здесь же, наоборот, была пора, когда грустилось меньше всего. Наша сезонная депрессия начиналась весной, когда у всех в душе расцветали цветы. Я думала, что пройдет и это, как проходит все, любой срок подходит к концу, каким бы длинным он ни был.