— Вы что, так и будете тут стоять?
— А что ты хотела? Чтобы я тебя тут одну оставил?
Я осмотрела помещение — никаких окошек для побега не наблюдалось. Ладно, делать нечего, пришлось справлять нужду в присутствии этого мужчины, который не захотел даже отвернуться и стоял, ухмыляясь. Потом мы так же на глазах у всех вернулись в зал суда. Я думала, что после тюрьмы уже не смогу чего-то стесняться, а вот нет, шла пунцовая, не в силах поднять голову. Казалось, что теперь судья меня возненавидит и рассчитывать на смягчение приговора не стоит.
Суд начался. Как же разительно он отличался от первого судилища! Я впервые увидела работу Защитника. Теперь все выглядело иначе. Если на первом суде мы с братом были монстрами, нам не давали и слова молвить, и все внимание было приковано к потерпевшему, мнения которого спрашивали по каждой мелочи, то теперь в монстра превратился потерпевший. Наш адвокат выставила его и его группу в крайне неприглядном свете.
Что это за секретное и важное задание, которое они бросили, как только увидели кричащую молодежь? Где документы, подтверждающие это задание и то, что они вообще должны были там находиться? Она усомнилась в их профпригодности, а группа этих оперуполномоченных не могла ничего сказать в ответ. Их никто не спрашивал, и судья не давал им слова. Когда один из них попытался что-то возразить, его попытки тут же пресекли.
На душе пели птицы. Это было похоже на возмездие, на справедливость. Пусть я не верила в благоприятный исход, но ради того, чтобы увидеть это, стоило продолжать бороться и не опускать руки. Теперь все выглядело именно так, как оно и было — самообороной с моей стороны и превышением служебных полномочий со стороны «Сокола». Адвокату удалось перебить статью, и теперь телесные повреждения, что я нанесла потерпевшему, уже не были такими уж тяжелыми, и их признали легкой тяжести. Выяснилось, что Пашкуда не провел в больнице положенных три недели, а удрал оттуда при первой же возможности. Это очень помогло. Третья часть статьи, за которую предусматривался срок от пяти лет, перебили на первую — срок от трех. К тому же остро вставал вопрос: получил ли он эти телесные повреждения в связи с выполнением служебных обязанностей или нет? По всему выходило, что покидать пост он не имел права, поэтому и получил повреждения не в связи со службой. Формы на них не было, доказать то, что они представились, никто не мог. Любому здравомыслящему человеку было ясно, что знай мы об их причастности к правоохранительным органам, никто не стал бы с ними конфликтовать.
Состязательности в этом судебном заседании не было, как и в предыдущем. Но теперь прокурору не было никакого дела, он не обвинял и вообще все заседание просидел молча, склонив голову к бумагам. Потерпевший выглядел жалко и понуро, так, словно ему грозит взбучка от начальства. Это не могло не радовать. Он пару раз что-то мямлил, но так неуверенно и сбивчиво, что судья тут же усаживал его на место.
Первое заседание закончилось, и судья ушел. Адвокат сказала:
— На следующем заседании будет заключительное слово, так что готовьтесь. Ирина, попросишь прощения.
— Хорошо. А можно не говорить последнего слова?
— Нет, нельзя.
После сегодняшнего триумфа я была согласна слушаться ее во всем. Поэтому поехала назад в тюрьму с твердым намерением написать самую лучшую речь в мире и потренироваться просить прощения у Пашкуды.
Заседание отложили на две недели, и оно должно было состояться в начале декабря. В камере Тоня меня «обрадовала»:
— Если не успеете до Нового года завершить дело, то потом пока праздники, пока судьи придут в себя, жди еще пару месяцев. И сейчас они заканчивают рассмотрение дел числа до пятнадцатого декабря, потом у них отчетность какая-то…
— Вот ведь повезло, — вздохнула я.
— Ничего, мы такой Новый год закатим!
— Какой?
— О, да ты знаешь, как в Новый год вся тюрьма на ушах стоит! Сделаем запасы, наготовим вкусного. Обычно передачи хорошие к Новому году загоняют. И начальство или правительство зэков радует конфетами и хлебом…. — Тоня мечтательно закатила глаза.
А я чуть не расплакалась: встречать Новый год здесь, с тюремным пиром было как-то тошно и грустно. В камере у Жени хоть весело было и шумно, а здесь нас осталось всего четверо. Вот ведь несправедливость: у Жени в камере спят по двое на одной наре, а здесь — две пустых. Инга с суда так и не вернулась. Как-то она шла мимо нашей камеры из осужденки, заглянула и сказала, что ей три года дали. Бедная Инга и ее дочка.
Хотя, если дело пойдет как в предыдущий раз, то может я и не буду здесь встречать Новый год, а отправлюсь прямиком в колонию. Да, перед праздниками у большинства людей настроение приподнятое, все ожидают чего-то приятного.