исправился, потом направить твои документы в суд. Без этого никто не освобождается. И конечно начальнику колонии нет до тебя и твоих документов никакого дела, поэтому можно обивать пороги сколько душе угодно. Если твои родственники посодействуют, тогда другое дело — время найдется. Но Кате не на кого было рассчитывать кроме себя, вот поэтому она сама преследовала начальника, рискуя каждый раз оказаться в карцере.
Эта девушка обладала страшным оружием — красотой, она пользовалась им всегда без зазрения совести и добивалась своего. Может, старуху без зубов начальник колонии и слушать бы не стал. Однажды Катя подкралась к нему, когда он зачем-то пошел в сарай для садового инвентаря. Он записывал что-то в блокнот, и тут Катя неожиданно завела свою песню об УДО. Начальник подскочил, выронив блокнот, и увидел Катю, поглаживающую топор.
— Как же ты меня достала! — взревел он, — завтра займусь твоими бумагами.
И спустя пару недель Катя была дома, счастливая и свободная. Всего надо добиваться, не упускать ни единого шанса. Их много нам предоставляется в жизни, просто мы не видим и не хватаемся, думая, что это невозможно или что будет другой шанс.
В этот раз до первого суда прошло не так много времени. Наверное, около месяца.
Как же я нервничала! Возможно, просто накопилось нервное напряжение, но я не могла уснуть всю ночь перед первым заседанием. За день до меня на суд уехала Инга. Посреди ночи у нее разболелся зуб, а к утру раздуло щеку. Выглядело это просто ужасно. Все хотят произвести на судью хорошее впечатление, принарядиться, выглядеть как-то мило или несчастно, рассчитывая на жалость, репетируют речь, думают, что могут как-то повлиять на решение судьи. Я с моим опытом была уверена, что это просто невозможно. Чаще всего всё уже заранее решено, и весь суд это просто фикция. А как иначе объяснить, что за все кражи, хоть за одну, хоть за тридцать, давали срок ровно в три года? Но наивная Инга верила, что ее внешний вид произведет на кого-то впечатление. Она накрутила волосы, попросила у меня приличные вещи и вся изнервничалась. И вот наутро она проснулась с огромным флюсом и выглядела так, словно была запойной алкоголичкой. Она старалась не унывать и хоть как-то скрасить неблагоприятную картину, поэтому сделала макияж ярче обычного. Все стало намного хуже, и мы так хохотали, что слезы на глазах выступили. А что делать? Мы все время смеялись.
Инга уехала расстроенная, с раздутой щекой, а мы все не могли остановиться и продолжали хохотать. А на следующее утро перед судом я проснулась с таким же вот раздутым глазом. Не знаю, что это было, видимо нервная реакция, но у меня все тело пошло вспухшими волдырями, которые к тому же жутко чесались. Расчесывая их, я поняла, что от этого они становятся только больше, но ничего не могла с собой поделать. Я так расчесала глаз, что ничего им не видела, потому что он совсем заплыл. Вот это было наказание за Ингу. Теперь уже надо мной смеялись оставшиеся жилицы нашей камеры. Выглядеть сногсшибательно с таким глазом можно было и не пытаться, поэтому я плюнула на все, как бывалая арестантка, зная, что мой внешний вид никого не интересует. Безразличие к происходящему начинало проявляться все сильней, и это было пугающим знаком. Пошла в бокс без особой надежды. Наученная горьким опытом, старалась ничего не пить перед выходом из камеры, но все равно к двум часам дня нестерпимо хотела в туалет. Все эти длительные воздержания неблагоприятно сказывались на моем организме, и терпеть с каждым разом было все сложней. Где-то около часа дня, нас забрали и отвезли в суд. Единственным плюсом от долгого ожидания в холодном боксике оказалось то, что опухоль с глаза спала, и я могла предстать пред очи судьи не в таком плачевном виде.
Адвоката я не видела, пока находилась в маленькой камере для ожидания. Со мной в этот раз была какая-то женщина, лет пятидесяти. Она долго молча смотрела на меня, а потом сказала: — Да, морда у тебя словно намалёванная.
Поначалу я не поняла, что она имеет в виду, а потом до меня дошло: это было восхищение моей красотой. Простая женщина, не умеющая выразить свои слова по- другому, а запомнилась мне на всю жизнь.
Меня и брата ввели в зал суда заранее, чтобы была возможность запереть нас в клетке. Здесь появилась и адвокат. Она все же была женщиной, и я сказала ей, что хочу в туалет. Защитница удивилась:
— Почему вы не сходили заранее?