— Что это было? — спросила я.
— Это весь отдел УБОПа пришел на ваш приговор, — ответили мне все хором.
— Зачем? — не понимала я.
— А затем, чтобы не выпустить вас, — сказала сестра.
— Как это? — ну что за наивность, но я действительно не могла уразуметь того, что они вновь угрожали моей свободе.
— Адвокат ваша сразу почуяла неладное, как только увидела все это сборище ментов в зале суда. Сказала срочно вызвать машины и сделать все возможное, чтобы вы не соприкоснулись с ними. Они в любой момент могли сделать вид, что вы на них снова напали и арестовать прямо там.
Меня прошиб озноб, я представила, как меня прямиком из здания суда отвезли бы в райотдел…
— Всё позади, всё позади, — твердила я себе.
Я даже не успела обрадоваться, не успела осмыслить происходящее, как мы были дома. К сожалению, моего дома уже не было, поэтому привезли нас к сестре, перекантоваться первое время.
Простой ужин, тихие голоса. Это было так непривычно — звон тарелок, вилок, детский голос племянницы. Семейные шутки казались странными и несмешными. Брат и я удивленно смотрели на родных, которые пытались шутить.
— Да что-то вы все чувство юмора в тюрьме растеряли, — сказал муж моей сестры.
Мы переглянулись с братом и выпалили в один голос:
— Кто был в тюрьме, тот в цирке не смеётся.
Остальные промолчали. Я поняла, что задушевных бесед на кухне можно не ожидать в первое время. Никто не поймет, никому это не нужно. Для родных это тоже страшный сон, который, наконец, закончился, и вспоминать его никто не хочет. Они-то не изменились, им просто забыть походы в суд и встречи с адвокатом. Тюрьма не стала неотъемлемой частью их жизни. Рассказывать ужасы сестре и маме, тем более в присутствии племянницы, не хотелось, а преподносить жизнь там, играючи и смеясь, было неправильно. Барьер непонимания стоял перед нами, никуда от этого не деться.
Мой парень даже не пытался сблизиться со мной, не лез целоваться и обниматься — это только в кино бывает. А в реальной жизни мы чувствовали отчуждение, ощущали то, насколько разными мы стали. Даже встречаться взглядами было неловко.
Мы с братом обсуждали дела тюремные, разговаривая на тюремном жаргоне, а семья смотрела на нас и не понимала ни слова, а мы не понимали их.
Казалось, что здесь я должна была почувствовать себя в безопасности, но все было наоборот. Без конвоя и охраны, которым я научилась доверять, было не по себе. Как теперь выйти на улицу? Не будет ли мне мерещиться за каждым углом притаившийся потерпевший? Почему они не хотели нас отпускать? Чем мы угрожали им? Мы задавали все эти вопросы семье, но у них не было ответов.
— Если бы ваша адвокат вовремя не среагировала на пришедших ребят из УБОПа, то мы бы здесь не сидели сейчас, — сказала мама.
— А что бы они сделали? — недоумевала я. — Выставили бы все так, что я вновь набросилась на кого-то? Что за идиотизм?
— Не знаю, — качала она головой, — но будьте осторожны. Вообще первое время на улицу не выходите.
— Да уж, конечно, — воспротивилась я, а сама думала, что этот мой дух бунтарства никуда не делся.
Я хотела отделаться от всех, остаться одна со своими чувствами и мыслями. Как странно, в камере я была в окружении множества людей, ни на минуту не оставаясь одна, но как только требовалось уединение, то остальные это понимали каким-то шестым чувством и испарялись. Там, в гуле голосов, становилось спокойно, можно было поразмышлять, написать письмо, и было тихо. А здесь, в кругу семьи, было так шумно, неловко, и мне никак не удавалось отвязаться от них. Не хотелось что-то обсуждать и рассказывать, они ведь все равно не понимали ничего. Объяснять что-то время еще не пришло.
Я осталась одна и, наконец, могла осмотреться. Все было таким странным. Инородным. Слишком зеленый ковер, его цвет просто бил в глаза, вызывая раздражение. Разве может что-то в комнате быть таким ярким? Диван слишком мягкий. Я садилась на него и проваливалась, это ощущение вопреки ожиданиям вовсе не было приятным, скорее наоборот, словно таило угрозу. Чистая постель так белоснежна, что страшно к ней прикоснуться, словно я тут же запачкаю ее. Цветы в горшках — такие странные, зеленые. Старый кот, оставляющий свою шерсть повсюду. Он напоминал инопланетное существо. Все здесь было словно из другого мира, будто я попала на другую планету, где все-все не такое как у нас. К этому можно
Мы с братом обсуждали дела тюремные, разговаривая на тюремном жаргоне, а семья смотрела на нас и не понимала ни слова, а мы не понимали их.