И мы решили венчание сделать основным праздником с большим количеством гостей. Венчание было назначено на 22 апреля 1991 г. в Никольском соборе, куда были приглашены все друзья и родственники, почетный караул моих друзей из реконструкции и целая куча французских друзей, которые должны были прилететь на самолете 21 апреля. Но в тот день вдруг разыгрался страшный снегопад, была нелетная погода, и мои друзья из Франции не смогли прибыть.
Тем не менее 22 апреля вышло яркое солнце, и снег почти мгновенно растаял. Наши друзья из войск реконструкции пришли в мундирах и с оружием. Оружие, как и полагается, в православный храм не было внесено, а осталось под караулом у входа. Все поднялись в главный верхний храм. У предыдущей венчающейся пары священник долго допытывался, веруют они, или нет, причащались ли они, или нет и т. д. Но, когда появились мы в сопровождении целого белогвардейского отряда и наполеоновских офицеров, священник просто сказал: «Здесь мне все ясно. Ни о чем вас не спрашиваю», — и начал венчание.
После церемонии мы вышли из собора, где уже был выстроен почетный караул с оружием. Все было очень красиво и достойно…
Тут я должен опять вернуться к вопросу реконструкции. Дело в том, что в 1989–1990 гг. в нашей среде появилось мощное белогвардейское движение, которое в своей основе было больше политическое, чем военно-историческое. Одевая белогвардейские мундиры, реконструкторы этого времени выражали свое отношение к прогнившим властям этого периода. Это белогвардейское движение также зародилось от общего корня, реконструкции Наполеоновского времени. Достаточно сказать, что командиром одного из самых активных, многочисленных и дисциплинированных полков Русской Императорской армии того времени стал так называемый «104-й Устюжский пехотный полк», в котором было до 40–50 реконструкторов. Командиром его был Сергей Дороховский, то есть Лассаль. Вот как переплелись здесь пути «полков» нашего движения. Именно поэтому караул на свадьбе был белогвардейский. Он же с оружием наполнял микроавтобус, шедший во главе свадебного лимузина и кортежа.
Обычно в Петербурге новобрачные едут возлагать цветы к Медному всаднику. Но мы, подчеркивая свою не политкорректность, возложили цветы к памятнику Николаю I на Исаакиевской площади, а затем с белогвардейским микроавтобусом в авангарде наш лимузин ворвался в ворота Петропавловской крепости, не знаю, что Лассаль объяснял, но ворота нам открыли. В соборе был тогда ремонт, он был закрыт, туда никого не пускали. Но Лассаль выскочил с солдатами из микроавтобуса и уверенно закричал: «Они уже едут! Открывайте все!» — и стал быстро выстраивать караул с оружием у входа в собор. Если бы это происходило сейчас, сюда подлетело бы несколько спецмашин и всех бы арестовали, но тогда, в 1991 г, никто вообще не понимал ничего, что происходит. Рабочие послушно прекратили работу. Двери собора настежь раскрыли. Лассаль громовым голосом гаркнул: «Смирррна! На кра-ул!» Лязгнули винтовки, солдаты застыли как изваяния. В это время двери нашего лимузина раскрылись.
Я со своем прекрасной молодой невестой прошествовал неторопливым достойным шагом к могиле Императора Павла I. Приклонив колено, я возложил цветы Императору мученику, и мы вышли из собора. Никто из работавших там ничего не понял. Подумали, наверное, что приехал какой-то очередной Великий князь из Царской семьи, представители которой зачастили тогда в Петербург.
Так необычно прошло наше венчание, а потом был пир горой, офицеры и солдаты поднимали тосты и клялись в верности, желали счастья и пели громкие боевые песни.
Ясно, что и брачная ночь отличалась от того, что было в 1980 году, так же как это разгульное веселье от скромной советской свадьбы застенчивых юноши и девушки.
Так началась моя новая семейная жизнь, которая в первые ее годы была так идеальна, как только может воображать себе человек. Моя молодая красивая жена старалась сделать все, чтобы сохранить нашу любовь, гармонию, доброту, счастье.
Ради меня она тотчас оставила медицинский институт и в следующем году поступила на исторический факультет. Я посоветовал ей кафедру истории искусств, и она поступила на нее, выбрав в качестве темы занятий изучение живописи Наполеоновской Франции и помогала мне во всех моих изысканиях.
Она писала о живописи Давида, Гро, Жерико, Жерара, Жироде, об идеологии Наполеоновской Империи. Мы ездили в Версаль, где для нас специально открывали третий этаж, обычно всегда закрытый, где хранится живопись Наполеоновской эпохи, конечно же мы ездили на берег Луары, где французские «бабушка с дедушкой» встречали Настю как жену своего внука, и возили нас по всем самым красивым замкам.