Я бы могла позвать Кира, но он же весь такой правильный христианин, начнет мне тыкать, что вот, Луиза, это не ешь, то не пей, не перчи, не соли, ну и так далее. Лично у меня на это немного другое мнение: пока жив, хоть на голове стой, чтобы остались приятные воспоминания, когда тебя к койке напролом пришибет и с концами. А когда это случится – можно будет до конца дней своих вспоминать, как ты обворовал соседский магазин и до чертиков испугал соседскую бабушку, вымазавшись в кетчупе, как в крови, и усевшись посередине дороги, словно тебя только что сбила машина.
Странная штука эта жизнь, все-таки…
13 апреля
19:11
Прошлась по магазинам.
Все пытаюсь забыть этот случай, и все больше прихожу к выводу, что мне надо было посмотреть на это с другой стороны, что это ничто иное, как боль, которая вышла в свет в виде гнева. Кто-то ест обои со стен, кто-то превращает свои душевные переживания в картины. А Марк сорвался на меня – и это тоже был способ показать все то, что у него в душе.
Мне бы просто посидеть и помолчать с ним, а я начала: вот, понимаешь ли, люди без рук-ног живут, ты не несчастный, радуйся, бла-бла-бла, ну и так далее, что, собственно, и спровоцировало его на этот поступок.
Так что, получается, в этом отчасти виноват никто иной, как я.
Ну, знаете…
Я бы тоже была не в себе, если была спортсменом с шикарной жизнью, а потом узнала бы, что все это у меня отнимет болезнь и превратит в лысого старичка!
Мне срочно нужно встретиться с ним.
Срочно – и точка.
15 апреля
20:20
Пришла сегодня в парк без предупреждения. Повезло – Марк был тут.
Теперь-то он уже не смотрел на меня так, словно я была жвачкой, прилипшей к его подошве. Видно, выпустил весь свой гнев… А может, понял, что болезнь – не конец жизни, хотя так бывает в девяноста процентов случаев.
Я молча подошла к нему, везя за собой баллон. Смотрела в пол, потому что все еще боялась нарушить эту тонкую грань – а мало ли, сорвется еще сейчас при всех и насмерть меня кисточкой для макияжа затыкает…
К счастью, ничего такого не случилось. Я села рядом с ним и стала одевать фартук, расставлять краски – короче, все, что только взбредет в голову, лишь бы не смотреть в его сторону. Расставляю, расставляю – и прямо чувствую, как это садист сверлит меня взглядом.
У меня вдруг что-то резко переклинило, и я спросила, как идиотка:
– Волосы уже стали выпадать? – как будто ни о чем другом спросить мне было нельзя.
– А? – он отложил кисточку. Ребенок, на лице которого Марк нарисовал смешную букашку-козявку, удивленно покосился на трубочки, торчащие из моего носа.
– Ничего…
Я снова отвернулась, а мне – честно! – почему-то захотелось дать подзатыльник себе самой. Ну не дура ли?!
Так мы провели весь день, раскрашивая мордашки детишек и угрюмо молча. Я-то все пыталась выискать в его безупречном лице хоть грамм подтверждения того, что он все еще сердится, а он всякий раз, когда я на него
В итоге, спустя мучительно долгих три часа, он все-таки повернулся ко мне…
– Прости, – только и смог выдавить он. – Я олень. Самый настоящий. С рожками.
– Да что ты? – я усмехнулась.
– Ну, я серьезно. После того дня, как ты перестала брать трубку, я так рассердился на тебя, что подумал что-то вроде: если она узнает, что я уже не буду прежним, она обсмеет меня… Ну и здорово обозлился. Послал к чертям собачьим.
Он махнул рукой по направлению к главным воротам, будто показывая направление к этим «чертям».
– И, когда мы увиделись в первый раз после всей этой кутерьмы, решил тебя отшить. Не нужна мне такая подруга, которая сначала сюси-пуси куры-гуси, а потом самым последним образом кидает.
Я так хохотала, клянусь, что у меня аж живот заболел.
– И что потом? – я еле удержалась, чтобы не начать хрюкать от смеха. Ну до чего смешно – подруга, которая кидает!
Хотя, если подумать, в тот момент Марку было не до смеха…
– Ну и все, – он пожал плечами. – Это я сейчас понимаю, что вел себя как полнейших кретин. Если еще можешь, прости меня, о’кей? Я прямо серьезно извиняюсь…
– А я прямо серьезно прощаю, – и снова ржать.
Наверное, мне стоило бы вести себя по-другому, но мой организм решил иначе. К счастью, моя смешинка передалась и Марку, и вскоре мы ржали, как ненормальные – так, что посетители даже останавливались и оборачивались на нас, а дети улыбались.
Тут-то меня и посетила очень интересная мысль: мы смеемся – дети улыбаются!