Люди, которые сидели в комнате тоже знали значение слова почти, и пытались сделать свое знание ЭТОГО из абсолютного по крайне мере в возможное. По сути — они пытались торговаться с судьбой.
Но что делать, если обычные методы, методики и приемы не могут дать нужного и надежного результата? Тогда надо обратиться к необычным. Разве это не очевидно!?
Нет, к ним, к этим самым необычным методам обращались и ранее, но только не по такому поводу и не в таких масштабах.
«Медиум и провидец. Гер Иоганн Шпульке. Гамбург, Фридрихштрассе, 38.» — курсор мышки зацепит про-файл медиума и стремительно вырвет Гера Шпульке проживающего в Гамбурге из базы данных, в которой доселе мирно уживались черные и белые маги, ведьмы, колдуны, колдуны Вуду, закарпатские мольфары, и прочие шарлатаны. Впрочем, и в навозе находят алмазы. А с точки зрения этого самого аналитика Иоганн-Вильгельм Шпульке был если не алмазом в куче навоза из псевдо-предсказателей и штопальщиков прохудившейся ауры, то по крайне мере жемчужиной (конечно, если о жемчужине можно сказать в мужском роде).
И тому было несколько причин — про-файл гамбургского медиума был отмечен такими важными пунктами как: психически здоров, контактен, лоялен, степень предвидения — аномально высокая.
Тот, кто сейчас работал над этой про-файлом гера Шпульке, был одним из носителей знания. И знание было простыми и страшным — этот мир, эта цивилизация умрет. И даже известна дата гибели мира. А еще аналитик начинал догадываться, что могла чувствовать вещая Кассандра, которая предсказывала гибель Трои, и которой никто не верил.
Это мир был цветком — цветком красивым, благоухающим, но цветком уже срезанным. Те, кому было положено знать — это знали. И как пилоты гибнущего пассажирского лайнера они хотели спасти не только и не столько пассажиров в салоне самолета, на которых им по большей части было плевать, сколько себя, свои семьи, и свой образ жизни.
«Анна Волик, Украина, Житомирская область, село, улица, дом, телефон контактного лица — дочери, и приписка — возможно еще жива. Контакта (через дочь Нелю, телефон Нели). Отзывы о сотрудничестве — положительные» — это немного другая база, предоставленная коллегами из Центрально-Украинской унитарной республики, так, кажется, они сейчас называются. Но принцип ее формирования примерно тот же, хотя она и не так подробно структурирована. И несколько секунд спустя 98-летняя Анна Волик из Житомира станет соседкой Иоганна-Вильгельма Шпульке из Гамбурга.
И все так и будет, но не сейчас, а чуть позже, несколько лет спустя. А пока что и Гер Шпульке, и еще бодрая старушенция Анна Львовна Волик не знают, что заинтересуют аналитика из объединенной группы нескольких спецслужб, да и сам аналитик, занесший их в особый список, не знает, что через пять лет он будет работать в таком странном объединении. Все это в недалеком будущем… А пока что небольшой пассажирский самолет просто летит, связывая в одну ломанную линию страны, культуры и континенты. На его борту, не считая пилотов и стюардессы, всего восемь человек.
Правильнее сказать их было семь и один, поскольку это самый один, некий Ян Гутман, был придан им, что называется, в довесок буквально за пару суток до вылета. Но Линю Бяо, который и возглавлял торжественную делегацию, приемную комиссию или инспекционный комитет — называть это можно было по разному, был даже немного рад такому стечению обстоятельств. Куратор проекта «Темпос» был очень образованным, технически подкованным и трезво мыслящим человеком. И при этом, как ни странно, был порою очень суеверен. Цифра семь для китайца — обычно ассоциируется с чувством единства и гармонии, но является все же нечетным, а потому и рассматривается и как счастливое, и как несчастливое число. Тут кому как повезет. Иное дело — восьмерка! Наиболее везучее и удачливое из всех чисел, звучащее как «богатство» и «процветание», а сама форма восьмерки напоминает знак бесконечности — бесконечности денег, удачи и везения. А потому и включение в их своеобразную приемную комиссию восьмого члена счел добрым знаком. И хотя восьмой не относился ни к научному департаменту корпорации, ни к департаменту внутренней безопасности, но нужные люди намекнули, что представитель «юристов» и одновременно член группы «Фокус» — им совсем не помешает.
У Линя Бяо за его долгую жизнь было много кличек, и там, куда он сейчас летел, его за глаза его называли Ломоносовым. Хотя если внешне с великим помором маленький, заплывший жирком и стремительно лысеющий китаец, имел мало общего, то вот в стиле работы — параллели просматривались. Так же как и Ломоносов — Линь Бяо не был ученым в чистом виде. Были в его команде спецы знавшие и умевшие куда как больше. Талант Линя был в другом — он был организатором и администратором талантов — научных талантов. Найти, уговорить, мотивировать гения, увидеть в выпускнике ВУЗа ценного научного сотрудника, спаять коллектив высоколобых умников с завышенной самооценкой, прекратить внутригрупповую грызню и заточить их на новый прорыв — лучше всего это получалось только у заместителя научного департамента корпорации и куратора проекта «Темпос» Линя Бяо.
О том, как его зовут за глаза Линь Бяо — отлично знал. И это ему даже немного льстило. Ни чем не хуже «выскочки», «толстого» или «зануды» — его прозвищ в школе, армии или на кафедре универа. И сейчас этот Ломоносов ждал. До того как самолет окончит чертить над странами и континентами длинную ломаную линию, и запросит посадки, оставалось около 15 или 16 часов. Почти все члены его команды занимались обычными в таких делах вещами — или уже спали, приняв снотворное, или собирались заснуть. Впереди были несколько утомительных суток, и люди знали, что силы стоит расходовать экономно.
Из общей картины выбивались лишь двое членов команды — он сам да еще этот новенький. Один в очередной раз, пользуясь временно предоставленными допусками, в очередной раз пытался разобраться в ворохе файлов, документов и презентаций, морща лоб, и проговаривая слова, словно пробуя их на вкус. А второй ждал — ждал, когда первый поймет, что ответ не несколько важных вопросов можно получить лишь в устной форме. Потому как ТАКОГО в документах обычно прочитать нельзя.
Тот, кого Линь про себя окрестил новеньким — самый молодой из членов приемной комиссии отличается редкой проницательностью. Так Линю говорили примерно за неделю до полета. А к концу 2-го часа полета глава комиссии снова убедился, что его информаторы не врали. Гутман не стал биться головой о стену. Он просто подошел к пожилому человеку, затем, спросив разрешения присесть, произнес, слано бы в никуда, глядя в иллюминатор: — Нас тут восемь человек, впереди еще 15 часов полета, и господа Юн, Шэн, Кэ, Лин — из отдела исследований, и Жао с Минем из безопасности решили отдохнуть.
Ответом ему был молчаливый кивок. Старик словно приглашал собеседника продолжать говорить. И Гутман продолжил: почему не сплю я — понятно. Допуск с категорией „Нюйва”, такой же, как и у господ, — кивок в сторону спящих, — я получил лишь за сутки до вылета. И почему я пока не принял снотворное — понятно.
Снова кивок и легкая улыбка, не добрая, но явно подталкивающая «новенького», как про себя Линь стал называть Гутмана, продолжить свои логические выкладки. И Гутман снова продолжил: — А еще я обратил внимание на две вещи. Первая — даже имея допуск „Нйюва” я не смог найти ответы не несколько вопросов по объекту 127 и проекту «Темпос», для меня очень важных. И, — он сделал паузу и посмотрел в глаза господину Линю, — я заметил, что последний час вы не раз и не два смотрели в мою сторону и чему-то усмехались. Словно я ищу черную кошку в темной комнате…
— Особенно если там ее нет. Так, когда-то сказал Конфуций — Старик улыбнулся и продолжил. — Черная кошка есть, но не там. Там, — он взором указал на ноут Гутмана, — искать больше не надо.
Толстячку было трудно встать с глубокого пассажирского кресла, и на это понадобилось несколько секунд.
Еще с полминуты ему понадобилось, что бы подволакивая левую ногу и кивнув Гутману, что бы тот следовал за ним, пройти в хвостовую часть самолета. Там располагалась небольшая каюта — самолет принадлежал корпорации, и иметь небольшую звукоизолированную каюту на борту судна было не роскошью, а необходимостью. Переговоры часто начинались и заканчивались не за круглым столом, а уже или еще в воздухе.