Это не была еще война в буквальном смысле. Скорее полицейская акция.
Но туда шли самые молодые и крепкие. А они? А они, те, кто не ходил в походы к Шпицу, кто не мог похвастаться молодостью — они тоже были нужны городу. 20 номов-хуторов окружали со стороны степи Седьмую Цитадель. Каменная башня, колодец, с десяток домов. А еще смотрящий от Ордена полубрат с семьей, пару дюжин семей крестьян, мелкий скот, запасы зерна, — неплохое приобретение для Города. Конечно же, за исключением смотрящего полубрата, которого следует сразу же послать куда подальше.
Да, неплохое приобретение. Оно помимо всего прочего означало еще то, что как минимум 20 человек из Города будут теперь трудоустроены… Ведь свято место пусто не бывает, а для многих в Городе будет приятнее быть первым после Бога в далекой Тмуоторакани, чем помощником младшего мастерового по первичной очистке рапсового масла.
Да, 20 Номов окружали Седьмую Цитадель. Раньше. А теперь должны были еще и удушать.
И в этом будет их задача. Отобрать у сектантов то, что по праву принадлежит им.
Человек беседовал.
Беседа — это вообще одно из самых недорогих и доступных удовольствий для умного человека. Конечно же, если эта беседа с другим умным человеком.
Их длинная колонна за два дня пути сильно усохла — то одно звено, то другое сворачивало, что бы занять свой Ном — свою точку обороны. А они шли дальше.
За десятилетия жизни после катастрофы социальная структура в городе успела кристаллизоваться и приобрести нечто, напоминающее кастовую систему в Индии или цеховую структуру средневековых городов: подобное тянулось к подобному. Отец Яна Малевского занимался двигателями, он каждый вечер камлает над ними, и дети, скорее всего, тоже будут.
Но система была не-жесткая. Межклановые и межцеховые браки не только не воспрещались, но даже приветствовались руководством города. Техноградом руководили далеко не дураки, и эти не-дураки понимали всю пагубность тесных межродственных браков. Но это в теории. А на практике люди всегда хотят пристроить свою дочурку за мальчика «из нашего круга».
И эти два стремления- к генетическому разнообразию — сверху, и к стабильности и комфорту — снизу, порою порождали интересные связи.
Его собеседником был одним из доверенных лиц коменданта Города, командир одного из звеньев, и его очень дальний родственник. Впрочем, не настолько дальний, что бы о родстве можно было бы совсем забыть, но и не настолько близкий, что бы приглашать на поминки или крестины.
Якову было за 50, как и Яну. И среди звеньевых они были самыми старшими. В какой-то мере это их сблизило и последние двое суток они ехали рядом. Ян мог много чего поведать своему спутнику в проблемах современного двигателестроения и двигателеломания. Но он этого не делал, так как были куда как более интересные темы для обсуждения.
— Пойми, Ян, они далеко не трусы, — Полубратья, а большей частью — их дети. Парни привыкли жить чуть лучше крестьян. Но номов мало. Считай сам — есть Обитель Веры, есть, а вернее нам известно о восьми — десяти Цитаделях. Это филиалы Ордена. Седьмая — стоит на самом коротком и удобном пути от Города к Обители Веры. Ну и у каждой Цитадели есть около ста-ста пятидесяти Номов — хуторов.
— Откуда же перенаселение? Ведь можно взять десять или двадцать семей и основать новый Ном?!
— Можно. Любая Цитадель это приветствует. Но это мало помогает
- Почему? Ведь подати и налоги в размере не меняются.
— Они даже немного уменьшаются. Но появляется новая ячейка Ордена, появляется новый полубрат-проповедник.
— И в чем тут проблема? У крестьян родились дети, у полубрата родились дети.
— Видишь ли, Ян, — брат Ордена не знает что такое голод. Пост — знает, а голод — нет.
Полубрат — может столкнуться с голодом, а вот крестьянин — со смертью от голода.
— У смотрящих Ордена выживает больше детей, чем у крестьян?
— Именно! И мы имеем ситуацию, при которой у Ордена есть избыток людей, не желающих пахать на земле. Это их беда. Но это и их преимущество. Поскольку они могут себе позволить…ммм…слово расточительный тут не подходит. Правильно сказать — смелее расходовать людской ресурс. В то время как наша численность стабильна и каждый человек на счету. Ну и, кроме того, и нам, и Ордену сразу станет легче дышать — если другой просто исчезнет. — Почему? — Эта информация уже не секретна, поэтому… Я слышал, что церковники планируют поход на большой дальний северный остров за древними семенем. — На базу Шпицбергена. А у них получится? Мы туда торили дорогу лет 20, и так не смогли преодолеть все двери убежища. — С их точки зрения, мы сэкономили им 20 лет работы, проторили путь и открыли часть дверей. И почему то мне кажется, что люди Ордена, которые пойдут туда — будут очень мотивированы. Одна беда. Дойти и вскрыть хранилище банка семян может только большая группа людей — большая, что бы дойти и донести харчи и инструменты, вскрыть и дотащить семена назад. Малая группа рискует не дойти. И даже большая. Только очень большая. — А очень-очень большая группа рискует принести семена на пепелище родного дома? — Именно! — А потому и для них, и для нас отрываются гигантские перспективы при успешном решении аграрного вопроса. — Аграрного? — Да, аграрного. Мы хотим зарыть в землю их, а они, дай им только шанс, закопают нас. С точки зрения Голощекина и других — после занятия Седьмой цитадели мы будем вполовину ближе собственно к Обители Веры, а значит и наш удар по их главному оплоту будет мощнее. Так что не думай, что после взятия все окончится.
Все как раз начнется….
Человек страдал.
Живот болел нестерпимо, двоилось в глазах, его рвало, но он держался.
Это началось через сутки после того, как они вступили в пустующий Ном. Но не было ни людей, ни скота, и лишь записка, прибитая к дверям, сообщала, что Орден блюдет свои обязательства и передает Ном Городу — передает целым и неповрежденным. В остальном неприятных неожиданностей не было. Кладовая ломилась от муки, овощей, зерна, масла и тушеного в горшках мяса, а рядом запасы свечей из настоящего пчелиного воска. В бочках плескалось знаменитое веселое пиво Ордена, настоянное на вереске и багульнике. Было все — запас дров, скирда сена, убогий деревянный инвентарь. Не было лишь одного — людей, что бы за всем этим следить. Но буква договора была соблюдена, и им оставалось лишь делать то, зачем, они сюда пришли: встать заставой, и, заметив появление сектантов, сразу же дать знать голубиной почтой об этом, не дать им воспользоваться припасами Нома, и не дать превратить Ном в очаг обороны для последнего боя. Просто и понятно. Так все казалось сначала.
Тошнота и рвота пришла к середине второго дня. Мышечная слабость, боль в животе, кровавый понос — это было почти у всех в той или иной степени.
Ян Малевский был технарем в самом буквальном смысле слова, — онумел мыслить системно и логически. И, когда сразу четвероиз его людей, помимо всего прочего, пожаловались на «сетку перед глазами», для него многое стало ясно.
Когда же двух выпущенных подряд голубей с донесением на его глазах порвали соколы, взявшиеся словно ниоткуда — для него стало ясным абсолютно все.
И то, что трое его людей посланные в дальний дозор так и не вернулись — его уже не удивляло.
К концу для Ном представлял собой филиал боли — некоторые кричали, держались за животы или блевали. Лишь он, да еще двое молодых парней все еще держались на ногах. Они — потому что большую часть времени провели в ближнем патруле вокруг Нома, а он….А он лишь на морально-волевых.
Старый техниквдруг подловил себя на мысли, что будь у них хоть какой-то шанс, он бы сейчас мучился угрызениями совести, и нашел бы повод поступить иначе. Но шансов у них уже не было, а был долг перед городом.
— Сегодня ночью нас начнут убивать. — Голос Яна был спокоен. Таким тоном мог говорить только человек, принявший неизбежность смерти и отказавшийся от борьбы. Так, по крайне мере могло бы показаться…И это было бы ошибкой. По крайне мере наполовину. Ибо отказываться от борьбы старый техник не собирался.