Когда Джамали дрался с Эриком, я убегал. Джамали должен был за десять окон сорок восемь тыщ, а заплатил всего двадцать. Эрик сказал, что не будет их ставить, пока Джамали не перечислит все. Джамали схватил топор, Эрик полез на крышу, я за угол. Полиция сказала, что это их цивильное дело, пока все живы, конечно. Джамали ругался на всех языках, проводил полицию — и снова за топор. Полиции это надоело.
— Если, — шипят, — еще раз вызовете, заберем всех вместе с женами. А где свидетели?
А меня уже рядом нет, я цемент разгружаю, сто мешков. Придурок! Больше некому: Юсуп сбежал, Эрик обиделся.
Как крыша поехала? Так я знал, что она поедет. Или полетит. Крыша — это вещь, она даже не зависит от фундамента — только от ветра. Такие балки — по сто кило каждая! Они должны попадать в паз миллиметр в миллиметр, плотно. Мы с батей делали из бревен сруб — все сходилось. А здесь готовые балки и не сходятся, то есть в начале сходятся, а в конце можно ладонь засунуть… А надо наоборот.
Для этого Джамали нас баловал водочкой, пиво каждую субботу ставил, мангал с шашлычком, чтоб все сходилось. Я водку не пил, я просил колу, но крыша ехала у всех, и у дома тоже.
Зимой я работал уже с поляком Войциком. Джамали устал за нами следить — холодно, он человек южный. Он дает работу и уходит. Я приношу целый рюкзак газет, и мы весь день палим костер. Костер из березы, ровной и сухой, для пола. Каждая доска в кулечке. Мы ее распаковывали и в костер, чтоб согреться. Ее все равно до хрена, а нас только двое. Если померзнем, кто дом достроит? Согрелись, не согрелись, а два кубометра уже сгорело. Дотла!
Джамали бегает, ищет, найти не может — только пепел. Но он почему-то ему ничего не напоминает. Пока он искал пол, мы полкрыши спалили. Там доски пропитываются какой-то дрянью, чтоб не горели. Когда горел бассейн «Хуфеланд», они только трещали: больше дыма, чем огня, а у нас пылали как миленькие. Мы их распиливали и раскалывали на мелкие щепки.
Сидим, курим, греемся — до обеда, до ужина. Мы вкалываем. Чтоб жена Джамали видела, что мы вкалываем. А Джамали говорим: то забацали и то забацали. Вот, я, например, испачкался. Видите? А Джамали охает, норовит почистить.
Да, мы работали символически, а он платил символически. Значит, надо наехать. Не, не до смерти. Так мы взяли и стенку раком поставили. Она должна упираться в другую стенку, а уперлась в ступеньки. Джамали подымается по лестнице и упирается в стенку.
— Что такое? — удивляется.
— Джамали! Сзади кирпичи какие-то очень длинные.
— Вы что наделали? Где вы стенку поставили? Где чертеж? Вот же где должна быть стенка!
Он даже обрадовался. Наверное, сперва испугался, что это не со стенкой, а с ним плохо. Я говорю:
— Да? Блин, наверное, я не по тому чертежу ставил.
Он:
— Мама родная! Сколько кирпичей извели!
Я говорю:
— Джамали, это ваша вина.
— Что такое? Что такое? Это я стенку ставил?
— Нет. Но вы за нее нам не все заплатили. Это первое. А второе — у Войцика тоже есть выгодное предложение: он хочет крышу спилить. Очень хочет!
— Зачем?
— Ну, он тоже недоволен зарплатой.
Джамали:
— Где мои цетели, где мои цетели (записки)? Это ты писал? Так, считаем! Вот… час на обед долой!..
— Какой обед? Мы работаем без обеда.
Войцик:
— Да! Я уже язву получил, я скоро умру.
Джамали:
— Ладно! В понедельник — без обеда. Но во вторник — с обедом! В пятницу вы три часа проговорили…
— Джамали, так нечестно! О чем мы разговаривали? О работе. Как лучше сделать пуц.
— Я знаю! Вы по-русски все время шушукались. Пальцем махали, говорили, какой я дурак. Да?
А мы с Войциком на свои темы болтаем: о машинах, о том, о сем, тычем пальцем, руками размахиваем. Свободная же страна! Вот, мол, завтра надо поехать (я показываю на стену) и найти авто на продажу. А Войцик в ответ: надо сначала посмотреть в газете (и показывает на цемент). Я говорю: нет, Войцик, в газете мы ни хрена не найдем (показываю на Джамали). А Джамали все это тогда нравилось!
— О! Умные головы! Молодцы!
Войцик же мастер по пуцу. Пуцманн! Он себе цену знает. И Джамали ему цену знает. Войцик предлагает:
— Я сделаю пуц.
— Сколько ты за это хочешь? Я плачу за квадрат две марки.
— За две марки поцелуй себя в задницу, а за двадцать марок я тебе сделаю отличный пуц.
Войцик посчитал школьной линейкой квадратные метры, получилось восемьсот. Джамали перемерял той же линейкой, вышло двести пятьдесят. Джамали вычеркнул окна и двери, унитаз и дырки в полу, а это все считается. У Войцика считается. А сколько нужно промучиться под подоконниками!