Утром мы приехали на ганноверский автобазар. А доктор на автохаус.
— Я не хочу ваш «фиат», я хочу мою «ауди»!
Хаки сперва ничего не понял:
— Минуточку! Мы сейчас вам другую подберем.
— Майн либер Готт! Я вообще теперь не хочу «фиат», я хочу «мерседес». Где моя «ауди»?
Мужик обошел весь автохаус — keine!
Он звонит в полицию и почему-то в финансамт:
— У меня украли машину прямо с автохауса. Я не хочу их хорошую новую, пусть вернут мою старую, хреновую.
Примерно так. На «Фиате» все поразбежались, мы с Войциком тоже хотели, но не смогли — так ржали! Наконец нашелся Мили, хозяин, и вместе с полицаями, с хреном из финансамта и Хаки доктора уговорили. Смотрите как: мужик получил «фиат-бербета», спортивный, цена сорок две тысячи марок — мечта шпиона! И за сколько? Всего за восемнадцать, а иначе — суд, и кранты автохаусу.
Как все чудесно сошлось! А если бы мы не успели продать «ауди»? Разве б Хаки позеленел? А Мили забился в смотровую яму? А доктор бы уехал на новой «бербете» почти задаром? Мы с Войциком себя даже зауважали, а Хаки с Мили отстегнули сто марок сверху. Ну, те, что хотели дать тому доктору, за моральный ущерб.
Глава двадцать шестая
Я и в Польше — как дома. Войцик меня познакомил со всей своей родней: очень сердечные, открытые люди. Мама Войцика, как меня увидела, сразу открылась:
— О! Рыжий жид!
Не! Жид по-ихнему — просто еврей. Ни хрена обидного! Им же не обидно, что они поляки, хотя тоже хорошего мало. Так я на жида никак не отреагировал, а чтобы это было заметно, стал насвистывать их любимый гимн: «Еще Польска не сгинела, но дала уже душок!».
Без слов, конечно, им и так все понятно. Мы не в Варшавском гетто. Верно? Но этот «жид» меня очень развеселил, а то я всю дорогу нервничал. Только выехали из Пюрмонта, по радио объявляют: «Внимание всем! На трассе водитель-самоубийца!».
При чем тут я? Я только-только тронулся. У меня что, СПИД? Куда мне торопиться? Здесь же все делается по-людски, так немцы считают и те русские, которые еще в Германии не были.
Все по-людски, не то что на Украине. Там тормоза отказали или руль заклинило, короче — писец! Но есть еще две-три минуты… Ну, дурак пытается переключиться на ручное управление, тормозит ногами, орет и закрывает глаза, а всякий порядочный украинец звонит в милицию и делает официальное заявление: мол, раз уж все так круто вышло, кончаю жизнь самогубством в знак солидарности… ну, с бастующими шахтерами Донбасса и требую отставки правительства. Шоб чему-то свой писец посвятить. Позвонить можно по «хэнди» или из ближайшей телефонной будки. Я не пробовал, но говорят, что некоторым это удавалось.
Нет, никаких личных просьб, такие заявления ментами не принимаются и не регистрируются. И никто с тобой торговаться не будет, и в обмен на твою жизнь ни хрена хорошего не даст. Заявку передадут куда следует: шахтерам там или в отдел по связям с обчественностью при президенте, дорогу перекроют ежом, и кончай як хош. А пугать людей на трассе зачем же? Они и сами обо все узнают в свое время.
В Германии все не так. Полиция тут же объявляет по радио: на трассе зельбстмердерфарер — и все. Ему до гроба — зеленая улица, сквозной коридор, чтоб никто не мешал и не превращал самоубийство в убийство. Это совсем другая статья, совсем другой грех. А господин под ним не подписывался. Значит, и башлять не будет. К тому же самоубийца может и передумать. Ему судьба русских горняков по барабану, только личные проблемы! Под настроение, под кружечку пивка, под кайф! Да и тормоза, как правило, в полном порядке, можно и пошутить.
Так я аж до границы делал этому придурку зеленый коридор и ехал по обочине. Около самой границы Войцик мне говорит:
— Рыжий, кончай дурить. Он уже давно нас обогнал вместе с полицией. Такой эскорт!
А, курва! Но до Люблина мы добрались нормальненько и сразу на базар: полазать, посмотреть, как люди живут. А машину поставили за базаром, за железной дорогой, на травке. Когда — раз! — польские полицаи. А Войцика рядом нет, он со своей мамой уже на базаре. Полицаи ко мне:
— Ваши права!
— Командир! Мы что, в Киеве? Зачем тебе мои права? Я что, нарушил правила железнодорожного движения?
— Нет. Но пан припарковал машину в неположенном месте.
— Где-где именно пан припарковал?
— На газоне.
— А где написано, что это газон и здесь нельзя приземляться? Вы сами сейчас стоите на газоне. Вместе со мной.