Исповедь проститутки
Я шлюха. Самая обыкновенная проститутка, каких много в нашей светлейшей Венецианской республике. Не могу сказать, что представляю из себя нечто необыкновенное, ничем уникальным из толпы не выделяюсь. Обычная подневольная жрица грязи и разврата в возрасте семнадцати лет, хотя мне можно дать на вид все двадцать пять, а то и больше.
Знаете, сложно выглядеть при моей-то профессии как непорочная и свежая лилия. Скорее я похожа на лилию, втоптанную в грязь коваными стальными сапогами ландскнехтов, после чего оказавшуюся выброшенной на ближайшую свалку неизвестным прохожим. Вся моя жизнь - своего рода, свалка...
Сколько бы я ни накладывала белил на своё худое лицо и не румянилась, как бы старательно ни подводила глаза и ни красила ресницы с бровями и губами - вечно полураскрытыми в хищно-страдальческом оскале, свежее и непорочнее от этого я выглядеть не стану. Глупо полагать, что столь беспутная жизнь, проводимая мною в бесконечной череде попоек с клиентами и оргиях, не отметит своей дланью мой некогда светлый и невинный дивный лик.
Пьянки, воровство и распутство оставили-таки на моём лице следы вульгарности, развращённости, порочного сладострастия и неиссякаемой жажды к кутежам - поначалу противных мне, но по прошествии времени, ставших привычными. Всё равно что клеймо на теле преступника...
И никогда не смыть мне следы этих пороков, въевшихся в мою душу, увязнувшую во всей этой грязи, и лицо. Таких женщин, подобных мне, в Венеции великое множество, которые могут довольствоваться лишь вашими надменно-снисходительными взглядами, бросаемыми вами в нашу сторону с презрительной жалостью. Да, я проститутка, у меня хотя бы хватает мужества это признать, не сама по доброй воле ступила на эту тропу. Моя родня - разорившиеся крестьяне из Треспьяно - продали меня в бордель ещё десятилетней девочкой. Хоть бы одно доброе слово, хотя бы одна протянутая рука, хоть крупица тепла и живого участия, а не только нравоучения и сентенции - ими можно заполнить лишь пустоту в душе, но не в желудке.
Простите, благородные дамы и господа, я и забыла, что вы умеете только презирать и брезгливо вертеть носом. У вас принято толпой кидать камни в падшую дрянь, нарекая её вторым воплощением Мессалины. Вы вещаете на всех углах о сострадании и милосердии, но подлинного сострадания и милосердия к тем, кому повезло меньше, нет. Я публичная девка, уже не помнящая своего настоящего имени, но в мою подкорку напрочь врезался псевдоним. Я потаскуха, а это значит, что отдаюсь любому, кто предложит приличную сумму: мастера и подмастерья, торговцы и банкиры, солдаты гвардии, мещане, моряки и солдаты, священники и дворяне, почтенные отцы семейств и зелёные юнцы...
Зрелые мужчины, юноши, старики - мне без разницы, кому в очередной раз за сутки отдавать своё тело, которое можно считать лишь куском мяса для удовольствий. Лакомый кусок для мужчин любого положения и возраста, желающих отвлечься, забыться и скрыться от серых будней.
Тело моё - лишь силки, ожидающие добычи, тело-на-один-раз... Благочестивые граждане Венецианской республики и святые отцы католической церкви, вы все поутру с такой страстью поносите меня и моих товарок по ремеслу, бичуя явление возрастающей проституции, часто забывая о том, что ещё буквально минувшей ночью не гнушались покупать мои услуги и переживать возбуждённое блаженство в моих объятиях.
Ночью вы, как и многие другие до вас, лишь используете в своих нуждах моё тело, платите деньги и преподносите подарки в награду за иллюзию того, что вы любимы, хотя на самом деле вы мне глубоко безразличны, если не успели опротиветь. Имеют значение только богатства, что вы можете мне дать. Так всё бывает лишь по ночам.
При свете дня вы упорно делаете вид, что впервые меня видите, перед вашими жёнами и детьми, перед вашими друзьями и хорошими знакомыми, перед врагами и даже перед самими собой. Вы с пренебрежением называете меня продажной падалью без совести и чести, в то время как сами являете собой то, что далеко от всех мыслимых и немыслимых понятий добродетели.