- Возьмите винтовку часового, - говорю.
- А он где? - вскинулся взводный. Наверное, он думал, что немцы его "языком" унесли...
- Спит, - говорю, - на лафете...
Конечно, спать на посту нигде нельзя. А на передовой, где разведчики и наши, и немецкие все время шастают друг к другу за "языком" - это было уж совсем ЧП.
Доложили комбату. Комбат обошелся с ним милостиво. Никак наказывать не стал.
- Видно, парень не туда попал. Снайпером хочет быть? Пусть будет снайпером.
И отправили Векшина в пехотное подразделение. Больше мы его не встречали. Теперь вот забрали командира орудия. Его было жалко. Приятный и хорошо воспитанный был человек. Не солдафон. Педагог. И вот вдобавок ко всему еще погиб старшина. А старшина был хороший, заботливый. Его хозяйство размещалось в полутора километрах от батареи, в овраге. Там же он устроил свободную землянку, где была постель даже с простынями: однодневный "дом отдыха". Однажды и меня отправили на сутки туда. Не знаю за заслуги ли какие, за худобу ли? Но целые сутки отдыхать, ничего не делать, трижды поесть и ночь спать раздевшись, без обуви!. Об этом на фронте нельзя было даже мечтать.
В августе, когда уже пожелтели хлебные поля, загрохотало на нашем правом фланге, где-то километрах в двадцати пяти. Мы на своем участке тоже демонстрировали прорыв, но это была только разведка боем, на нашем участке не было никаких средств усиления. Однако дней через десять нас сняли с позиций и по рокаде мы сместились вправо на острие прорыва.
День простояли в балке на закрытой огневой позиции, поддерживая пехоту огнем. Вся балка, между тем, заполнилась подходившими тыловыми обозами, со всех сторон окружавшими нашу батарею, сколько видел глаз.
Поздно вечером нашу батарею перебросили немного влево по фронту и вперед, на прямую наводку. На опушке леса мы за ночь отрыли огневую позицию, выкопали ровики для себя и снарядов.
А утром начался бой. Немцев поддерживали танки, замаскированные под копнами, на ржаном поле.
Однако они оборонялись, инициатива боя, напор - были у нас. Обнаружив танки, открыли по ним огонь, но до них было далеко, а пушки наши были той системы, что не рассчитаны на поражение танков с такого расстояния. Нас заметили. Началась дуэль. И с утра началась бомбежка, которая продолжалась целый день. Немецкие пикирующие бомбардировщики группами по 15-20 самолетов с небольшими интервалами во времени шли и шли на наши позиции, с оглушающим ревом пикировали и сбрасывали бомбы. На батарею было совершено всего два захода пикировщиков, но они промахнулись - бомбы упали метрах в тридцати впереди нас. А все прочие шли в пике через наши головы на балку, где мы стояли накануне, на тыловые обозы.
Мы били из орудий по танкам, били по самолетам из карабинов. Из танков снаряд угодил в штабель наших снарядов - ящиков пять, которые мы не успели закопать в ровики. Снаряды не сдетонировали, но были разметаны и повреждены. Одного парня из нашего расчета убило осколком. Фамилию я его не помню, прибыл он к нам недавно и был у нас недолго. Сидели они с наводчиком Сергеевым метрах в четырех от моего окопа. Все мы в это время стреляли из карабинов по пикирующим самолетам и в самолетном реве не услышали воя летевшего снаряда. И даже взрыв его утонул в общем гуле рвущихся бомб. Первое, что я обнаружил - это Сергеева, свалившегося в мой окоп. В своем окопе вместе с убитым ему стало тесно.
К вечеру бой стих. За день наша пехота продвинулась вперед всего метров на 400-500 и, неся большие потери, залегла.
Ночью прибыла кухня. Известия были невеселые. Немцы разбомбили наши тылы. Убило несколько наших лошадей из орудийных упряжек. А вместе с лихом, нам привезли по огромному куску вареной конины, поевши которую, мы должны были теперь выполнять и лошадиную работу.
Нам приказали несколько правее и впереди подготовить огневую позицию в одной линии с пехотой, перекатить туда орудия и перенести снаряды. Оставшихся лошадей берегли для больших переходов, и все это нам надо было сделать самим.
Поели конины и половиной расчетов пошли готовить огневую, заодно разведывая маршрут для перекатывания орудий. По дороге получилось километра два. Перешли долину, небольшой ручей, потом картофельное поле и на краю его перед самым леском стали копать огневую позицию. Впереди пехоты не было. С опушки леса, сразу за картофельным полем, из дзота строчил немецкий пулемет. Осветительные ракеты долетали почти до нас,
Вырыли. Пошли за орудиями. Нагрузили по 20 снарядов на лафет и покатили орудия всем расчетом. По пути, в потемках, проехали поворот на огневую и чуть было не заехали к немцам. Во время спохватились. Вернулись на нужный путь. Установили пушки на позиции и, оставив по три человека у орудий, снова пошли за снарядами и сделали по две ходки. Берешь ящик со снарядами (ящик немного более 50 килограммов) на плечо и вперед. Плечи болели, но принесли. Да разве на войне кто-нибудь когда-нибудь обращал внимание на боль? Нет. Никто и никогда! Главное - выдержать все! Главное - победить!
Утром кухни уже не было. Погрызли вчерашнюю конину, и на рассвете снова начался бой. Артподготовка. Какая это музыка! Забываешь обо всем! Душа поднимается в каком-то восторге, куда-то кверху, под горло!
Сбросили маскировку с орудий и били прямой наводкой по дзоту. Нас засекли. Начался минометный обстрел. Потерь не было, правда, нашему заряжающему, башкиру Сайфуллину, пробило левое предплечье посредине навылет. Похоже, кости не задело. Перевязали его, и он ушел в тыл. Но наше личное оружие, лежавшее на брустверах окопов, почти у всех повредило осколками. Пришлось ползти по картошке метров на 300-400 назад, в балочку, где проходила наша передовая вчера, там было много наших убитых, а около них оружие. Подобрал три карабина и десятка два ручных гранат. На случай немецкой контратаки уже было бы, чем отбиваться.