Хозяйками нашими оказались маленькая кругленькая хохлушка, лет под сорок, и ее дочка лет восемнадцати - стройная, тоненькая большеглазая дивчина. Всех она нас тут же покорила. И началась честная борьба, из которой я тут же выбыл, потому что был настолько молод, что смотрелся сопливым мальчишкой, случайно одевшимся в шинель. Бикташев был татарин лет под тридцать. А Уржумцев - красавец парень, чернобровый, черноглазый, нос с горбинкой, усы, как у заправского казака, и весь он создавал собой облик Гришки Мелехова из Тихого Дона. И тактик по части женских сердец. Он тут же завел разговор об обычаях и стал расспрашивать, как делят хозяйственные обязанности в семье у украинцев. Хозяйка рассказывала, а он то и дело возмущался:
- Как? Это делает жена? Ну, нет, у нас не так. Это все делает муж, а жена только распоряжается!
И выходило по нему, что русской женщине за мужем не жизнь, а сплошной праздник и наслаждение. Уж так он ловко врал, что, я думаю, и мамаше захотелось выйти за него замуж. Да только как же самой, если у ее дочки нет жениха, да и будет ли - война же идет и всех хлопцев забрали в армию. А тут ведь такое счастье может свалиться ее дочке... И посидевши так за чугунком картошки с нами, она натаскала соломы на глиняный пол, постелила на полу нам с Бикташевым солдатскую постель, а потом полезла на печку, за занавеску, гнездить ложе нашему Уржумцеву и своей дочке. Авось-либо...
... "Как хорошо быть генералом! Как хорошо быть генералом...". Однако и старшим сержантом иногда быть совсем неплохо... Но это уже сквозь сон. После окопов, после сырой земли, после грохота теплушки и ее жестких нар, после многих месяцев минутного отдыха одетым и обутым, здесь, на душистой соломе, в теплой хате, да без обуви на ногах - мы с Бикташевым почувствовали себя в раю и тут же провалились в сон...
Но недолго нам пришлось так отдыхать. Через три дня (а на них как раз пришелся новый, 1944 год) мы получили приказ двигаться к фронту. Выехали в ночь.
Дивизион наш уже был переведен на механическую тягу. Пушки и гаубицы были на прицепе у мощных Студебеккеров. Под брезентовыми тентами, прижавшись друг к другу, и согреваясь от толчков на разбитой дороге, мы двигались к фронту. Ночью проехали Киев, к утру прибыли в город Васильков, где и задневали. Однако часов в пять вечера, не дожидаясь темноты, выступили дальше.
В эти дни была окружена Корсунь-Шевченковская группировка немцев (где-то одиннадцать дивизий), внешний обвод окружения не имел сплошного фронта, и надо было срочно создавать его. Поэтому нас торопили.
Ехали всю ночь. Утром нашу машину (на прицепе у нее была 122 мм гаубица) завернули в деревню, где были армейские артмастерские. Что-то стряслось с противооткатным устройством гаубицы, и надо было сделать срочный ремонт. Часа через полтора прибыли. Там постояли буквально часа два, пока приводили в порядок нашу гаубицу, и тут же поехали догонять свой дивизион.
К обеду мы стали стремительно приближаться к фронту или фронт приближался к нам. Впереди виднелись дымы пожарищ, трещали пулеметы, раскатисто грохали разрывы снарядов, навстречу мчались подводы наших тыловиков.
Километра три на подъезде к деревне (если не подводит память Баштечки) мы двигались все время под обстрелом немецких самоходок, бивших с
правого фланга. На наше счастье, наверное, у немцев закончились фугасные снаряды, а может быть наполовину скрытую за высоткой нашу машину немцы приняли за танк, но били они все время болванками, которые, не взрываясь, рикошетили от мерзлой земли и с фырчанием перелетали через нашу машину.
Прибыли мы благополучно в самый разгар боя. А было все так: на выручку своим окруженным шла свежая часть немцев. Навстречу им шла маршем же наша дивизия с целью создать на своем участке внешний обвод окружения и не пропустить на выручку окруженным деблокирующих войск немцев. В этой деревне и встретились две колонны. И началась кровавая бойня. Наши пехотинцы были почти без патронов - все только что из эшелона. Наши пушки с неполным боекомплектом - тоже только что с эшелона. Тактикой нашей пехоты стало прятаться за домами и потом внезапно нападать, бросаясь врукопашную. Немцы это скоро поняли и двигались только посередине улицы. Но тут начинали бить те, у кого еще было немного патронов, начинали бить прямой наводкой в упор наши пушки.
Так к вечеру дивизия потеряла половину своего состава, но немцев остановили. В наших руках осталось всего несколько домиков на окраине села, а дальше, еще через несколько дворов - немцы. Наших тоже многих повыбило, и меня тут же определили в связисты.
Вечером, как только стемнело, подъехала наша кухня. Я сбегал в соседний дом, где размещался командир дивизиона со взводом управления, и передал, команду, чтобы шли за ужином. Только мы собрались около кухни, как метрах в двадцати, где шел наш разведчик Сухов с котелками, ахнул снаряд. Никого не зацепило, а Сухова нам с Уржумцевым пришлось после ужина минут сорок, пока рыли яму, разыскивать и собирать по кусочку в плащ-палатку. Это в завершение наших потерь в этот день. Похоронили узелок, все, что осталось от Сухова, тут же, в конце улицы, рядом с дорогой.
Настроение наше было не из лучших. Редко мы несли такие потери. Угнетало то, что у нас не было боеприпасов, и держались мы только на одном неведении немцев о таком нашем положении. Однако к утру подвезли боеприпасы и даже немного пополнили солдатами, собранными из тыловых частей.
А с раннего утра, нацепивши пару катушек провода, телефонный аппарат и автомат, вместе с командиром дивизиона, несколькими разведчиками и пехотинцами мы пошли выбивать немцев из деревни. После нескольких снарядов, бросок вперед, до следующей хаты, очередь из автомата и снова бросок.
Падая и вскакивая, я совсем забыл о своем раненом плече, которое к вечеру я так раздолбил, что оно стало кровоточить через бинты и гимнастерку. Однако к вечеру мы отбили половину села, и немцы теперь были во второй его половине за незамерзающим болотистым ручьем Гнилой Тикеч.
Бой стих где-то уже в полночь. Старшина, видимо, не нашел нас, ужина не было. Завешав окна рядном, зажгли плошку, обследовали хату и кое-что нашли: бутылку мутной самогонки, пожелтевший кусочек сала, в рюкзаках нашлось и несколько сухариков. Слегка пожевали и стали ждать утра.