В городе было много войск, и во всех дворах толпились солдаты. Голод загнал нас в первый же двор с распахнутыми настежь воротами. В доме оказалось человек десять солдат из разных частей. На плите доваривался суп, клокоча, наполняя дом запахом пищи,
Стали ждать. Между тем по улице уже стали вытягиваться войска. Решили, что догоним, когда позавтракаем. Вскоре подошло варево. Обжигаясь, без хлеба похлебали и пошли дальше. Пройдя центр города, увидели обширный двор с открытыми воротами и толпу солдат перед входом в подвал.
Завернули и мы. Это был полуподвал с бетонными стенами и полом, В нем стояли огромные деревянные бочки диаметром метра, два с половиной, наполненные вином.
Солдаты не утруждали себя поиском естественных отверстий в бочках, а, выстрелив из карабина или автомата, простреливали дырку, и под струю вина подставляли кто какую посуду. Ждать было недосуг, поэтому каждый простреливал свою дырку, и скоро бочки превратились в фантастические фонтаны, плещущие во все стороны вином. Пол был уже покрыт слоем вина, по которому плавали небольшие пустые бочата. Солдаты бродили по вину, как по озеру. Набрали и мы с Коломийцем по фляжке, и пошли дальше. Однако уже на выходе из города, у дома, стоявшего на отшибе от дороги, увидели двух солдат, и Коломиец решил зайти закурить. Зашли. Только подошли к крыльцу, из дома вышла красивая молоденькая румынка и позвала всех нас в дом.
Когда мы вошли, на столе увидели по военному времени необычно обильно уставленный вином и пищей стол. В доме были еще румынка лет тридцати пяти и девушка. Уходить от такого пиршества, да куда? На войну - было просто грешно. И румынки такие румяные, такие черноглазые и приветливые! Кто они? Почему они так приветливы к солдатам вражеской армий?
Вспоминая это, я теперь запоздало думаю: до чего же я был молод, безбожно молод и зелен... Пробыли мы там с Коломийцем с полчаса и, оставив солдат, оказавшихся кавалеристами, пошли догонять своих.
Вышли на дорогу. Хвост колонны войск уже маячил километрах в двух, а колонна, извиваясь змейкой на дороге, взбиралась на высоты. Два километра не расстояние. Хорошо подкрепившись, мы бодро шли вперед по сухой дороге. Пригревало солнце, пахло просыпающейся зеленью, в небе журчали переливы жаворонков. Хвост колонны скрылся за холмом. Мы прибавили шагу. Когда же поднялись на вершину высоты, то оторопели.
Впереди километров на десять открывалась всхолмленная долина, дорога наша километрах в полутора от нас раздваивалась и так же раздваивалась колонна войск. Одни уходили направо, другие налево.
- 0-о-то да! Куды ж нам податься? - воскликнул Коломиец.
Мы озабоченно примолкли и, не сговариваясь, прибавили шагу - благо, что дорога пошла под гору. Подошли к развилке дорог, и перед нами теперь где-то в километре маячили две колонны, уходящие от нас в разные стороны.
- Коломиец, смотри, - говорю, - эту фамилию я сто раз видел на нашем пути.
- Яку хвамилию?
- Да вон же, смотри, Беринский - вправо и стрелка. Я еще на Украине видел такие надписи. Видно это командир разведки нашей дивизии или командир саперов. Пошли за Беринским!
- Раз вин наш, то пишлы за Беринским.
И мы пошли по правой дороге. Где-то уже в полдень проходили мимо поместья, брошенного румынским боярином. Зашли. Все было пусто, разбросано. В маленьком Флигельке нашли боярского работника, не пожелавшего бежать вместе с хозяином. Дал он нам поесть, что бог послал, и мы пошли дальше.
К вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, мы пришли в большое село Буружени на реке Серет. Мост через реку был взорван. Река стремительно несла свои бурные желтые весенние воды. Переправы никакой не было. Поэтому в селе скопилось множество войск. Все дома были забиты солдатами до отказа. Бабкин аттестат здесь не действовал, потому что у населения, словно саранчой все было съедено проходившими армиями немцев, а в довершение - нашей. Поискали мы поискали свою дивизию, но о ней здесь никто даже не слышал. Осведомленные солдаты подсказали нам, что километрах в сорока вправо по фронту есть переправа, так может быть, там наша дивизия.
На голодный желудок мы с Коломийцем устроились на ночлег в каком-то курятнике, но спали плохо - кусали блохи.
Надо сказать, что в Румынии в домах, особенно бедных, часто с земляным полом, водилось великое множество блох. К тому же за время начавшегося наступления, когда мы прошли уже более пятисот километров по Украине и Молдавии, а теперь вот идем по Румынии, без единого мытья в бане, мы ужасно обовшивели, и вся эта бесчисленная рать насекомых не давала нам покоя ни днем, ни ночью. Я уже, как фокусник, запустивши руку в любое по заказу место, мог за несколько секунд вытащить огромную откормленную вошь. Я помню моменты, когда мы на марше, где-нибудь вдали от сторонних глаз в лесочке, останавливались, снимали с себя рубашки и, хлопая ими о деревья, стряхивали самую крупную часть этого прожорливого стада.
Однако, на этот раз, вставши рано утром, голодные, неумытые, мы с Коломийцем двинулись вправо по фронту вдоль реки Серет в поисках своей части. Километрах в двух, в первом же попавшемся селе, где почти не было наших войск, мы зашли умыться и поесть, что нам и удалось. И минут через сорок мы вышли на дорогу, чтобы двигаться дальше.
Впереди нас стоял солдат и держал в поводу огромную костлявую лошадь без седла. Он никак не мог влезть на нее, и попросил нас помочь ему влезть на этого одра. Я уже хотел подсадить этого незадачливого кавалериста, но тут вмешался Коломиец.
- Слухай, а шо цэ ты будэшь йхатъ одын? Ось тут я бачив таратайку. Давай реквизуем ее зараз, та и поидэмо у трех. Тэбэ куды трэба?
Разговорились. Оказалось, что это разведчик из 232 дивизии, которая часто была нашим соседом. И он тоже отстал и потерял своих, а теперь ищет. В те стремительные дни нашего наступления, когда приходилось пешком с оружием проходить по 60-80 километров в сутки почти без сна и отдыха, да еще и будучи озабоченными находить себе пропитание, многие отстали от своих частей, но стремились найти их и вернуться в свои боевые семьи, какими они стали для нас.
Вернувшись немного назад, "реквизувалы" легенький одноконный ходочек, но сбруи, как ни искали - найти не могли. Тогда Коломиец снял с себя обмотки, сделал из них лошади ошейник, а концы обмоток завязал за концы оглобель - получилось что-то вроде собачьей упряжки, только хуже. Вывели лошадь на дорогу, поставили ее передом в нужном направлении и поехали, даже без вожжей. Коняга шла, а нам, измученным длинными маршами, этот транспорт показался просто райским. Ехали мы так километра два, как вдруг, нас стали нагонять человек пять верховых - два офицера и три солдата. Один из них оказался знакомым нашему, так счастливо обретенному попутчику. Тот подсказал ему, что его дивизия где-то там, куда мы едем, и, обходя нас, они снова перешли на рысь. Наша коняга солидарно с ними тоже рванула рысью, Впереди показалась полоса грязи с огромной лужей. Я сидел сзади и соскочил, чтобы облегчить воз, потому что упряжь наша была самая ненадежная. Не сбавляя скорости, наш тарантас влетел в вязкое месиво грязи, обмотки соскочили с оглобель, коняга, почувствовав облегчение, с еще большей прытью понеслась вперед, а мои спутники сидели в застрявшей в грязи таратайке и прикидывали в какую сторону им легче выбраться на сухое.