- Товарищ капитан, сухарик бросить? А то сейчас опять будем драпать, силы не будет, - крикнул из соседнего ровика разведчик Степа Даманский. Он был в разведке еще с западного фронта и мог позволить себе подтрунивание над собой.
- Кидай!
- Товарищ капитан, второй на связи, - крикнул сидевший на дне воронки радист.
- Давай! - капитан приник к наушникам.
- Резеда, резеда! Четверка пошла к вам. Машину вытащили. Остальные сняли. Остальные на колесах. Как поняли? Я ромашка, прием.
- Ромашка. Все понял. Спасибо, Гвардия!
- Все, - крикнул капитан, повеселев, и отдал наушники радисту, Даманский, возьми свой сухарь, ужинать будем в Чобае. А сейчас живо на дорогу, встретишь четвертую батарею. Поставь ее на прямую наводку вон за той рощицей, - указал он влево на лежащую метрах в трехстах сзади чахленькую рощу.
- И связь ко мне! Быстро!
Даманский, подхватив автомат в руку, короткими перебежками привычно побежал по простреливаемому полю. А немцы тем временем, усилив артобстрел, снова поднялись в контратаку.
- Ну вот, Миша, - съязвил комбат, - и в Чобай ходить не надо. Немцы сами к нам на ужин прут. Но где же твои боги, капитан?
Сзади зачокали наши минометы. Разрывы султанчиками стали ложиться перед цепью немцев. Те ускорили темп. Короткими перебежками стали приближаться к нашей пехоте. Артиллерия немцев перенесла огонь вглубь, и снаряды стали рваться вокруг. Наша пехота, тоже отстреливаясь, короткими перебежками стала откатываться назад. Серия снарядов с воем пронеслась над головой и грохнула совсем рядом сзади. Разведчики короткими очередями строчили из автоматов по приближающимся немцам.
- Ну, что, бог войны? Придется нам опять поразмяться до того лужка. Суеверные люди в таких случаях дают обет. Ты какой дашь, Миша? - прокричал комбат, поднимаясь из воронки, но тут же упал. Рядом грохнул снаряд. Их закидало комьями земли, резко запахло сгоревшим тротилом. Вскочив снова, он закричал:
- Держись, славяне! Бей фашистов! Заманивай гадов! - и, пригибаясь, побежал назад.
- Так я не расслышал, Миша, какой обет даешь? - обратился он к Водинскому, когда они упали рядом.
- Если останусь жив, то в Чобае... - он тяжело передохнул, - первую же мадьярку от шестнадцати до шестидесяти... вылюблю до дна...
- Неплохой обет, - хохотнул подползший сзади командир взвода разведки.
- Ловлю на слове, капитан. Если будет шестьдесят - возьми фотокарточку. Покажешь, - сказал комбат и придержал за рукав Водинского - Твои? - указал он рукой в сторону рощицы, пространство за которой стало просматриваться отсюда. Там веером разворачивались машины, вокруг которых бегали артиллеристы.
- Ну, все, Миша, больше я с тобой окоп не делю. Мы здесь - ни шагу назад. Подпустим их, а ты дай им во фланг, как ты это умеешь...
Коротко пожав руку Водинскому, комбат побежал вправо по фронту останавливать свою пехоту, которая, отстреливаясь, отходила назад.
Водинский тем временем ложком, не останавливаясь, бежал к батарее. Сердце его колотилось не столько от физического напряжения, сколько от нарастающей ярости, от сознания силы, заложенной в стволах его орудий. Серо-зеленая цепь немецкой пехоты, извиваясь по полю, быстрым шагом спускалась к ложку, в котором залегла наша пехота.
Командир взвода уже начал подавать команду орудиям, когда увидел подбегавшего командира дивизиона.
- Товарищ капитан, - начал докладывать он.
- Батарея, слушай мою команду! - крикнул капитан, на ходу пожав руку взводному. - Прямой наводкой, взрыватель осколочный, прицел... Огонь! Беглым, огонь!
Наводчики рванули шнуры с силой, будто они били наотмашь фашистов. Удар во фланг был для немцев таким неожиданным, ошеломляющим и таким результативным, что немногим из их цепи удалось уйти. Наша пехота, подхваченная командой комбата, с криками "Ура!" с новой, откуда-то взявшейся силой, стремительно бежала вперед. Чобай был наш. На этот раз окончательно.
К вечеру весь дивизион был в Чобае. Батареи заняли огневые позиции. Разведчики ушли с пехотой вперед. Капитан Водинский остался в штабе дивизиона, чтобы привести себя в порядок. В окно заглядывало предзакатное солнце, когда офицеры штаба уселись в горнице за круглым столом поужинать. В передней разместились мы, солдаты: дежурный телефонист, линейные связисты и наша малочисленная вычислительная команда. Дверь в горницу была распахнута настежь, через нее то и дело сновала туда и назад принаряженная хозяйка мадьярка лет тридцати пяти, довольно стройная и миловидная.
Из горницы доносились опьяняющие запахи горячего мяса и вина, слышалась веселая беседа офицеров. Настроение после тяжелых боев было приподнятое еще бы, все трудности по форсированию реки и борьбы за плацдарм позади, а в дивизионе нет потерь.
Когда офицеры выпили по чарке вина и утолили первый голод, налили по второй, и кто-то уже собирался сказать тост, но тут командир взвода разведки, старший лейтенант Гоненко повернулся к капитану Водинскому, который был уже чист, побрит и свеж.
- Товарищ капитан, а как же обет?
Все повернули головы и смотрели на своего командира, ничего не понимая. Капитан поставил фужер, улыбнулся, молча встал из-за стола и, проходя мимо хозяйки, дотронулся до ее плеча и все с той же улыбкой кивнул ей головой, как бы приглашая ее за собой. Она пошла за ним, не понимая еще, что от нее хотят.
Когда, хлопнув, закрылась входная дверь, все загалдели, обращаясь к старшему лейтенанту:
- Что за обет?
- Что такое?
- Расскажите нам, - подытожил замполит. Старший лейтенант поднял свой фужер.
- Давайте лучше выпьем за здоровье капитана, а расскажет он вам сам.
Все выпили и сидели с загадочными улыбками, думая каждый о своем. Через какое-то время зашел капитан и сел на свое место, все так же улыбаясь. Глаза его озорно светились. Хозяйка прошла на кухню, на ходу оглядев себя в зеркало и поправляя волосы, чтобы продолжить обслуживать господ офицеров, щеки ее горели, глаза лучились каким-то сиянием.
- Ну, так что, - повернулся к капитану замполит, взглядывая на него через очки.
- Там, на чердаке, - сказал, улыбаясь, капитан, выпив и зажевывая каждое слово, - куча овса...
Замполит, все еще не понимая, сидел с вытянутым лицом и смотрел на капитана:
- Ну...
- Ну, когда она встала, я ее отряхнул...