К вечеру приехал старшина, однако, ни с чем. На дивизионном складе тоже ничего не было. Да и не могло быть. Нас обмундировывали дважды в год: весной и осенью, а теперь стояла середина зимы.
- Я же им говорю - у меня солдат у одних кальсонах... А они нет и нет, - сокрушался мой друг Иван Гончарук.
Пришлось мне еще сутки просидеть в своей землянке, и только к следующему вечеру Иван привез мне новое обмундирование, за которым он мотался куда-то аж до армейского склада. И ко времени. Потому что утром мы снова двинулись вперед, а у меня мурашки бегали по спине от одной только мысли, что я мог бы и в наступление идти в одних подштанниках...
К обеду мы заняли крепость. Остановились ненадолго в мрачном здании со стенами толщиной полтора метра, в которых окна смотрелись узкими глубокими бойницами. Часа через два, уяснив направление и задачу, мы двинулись вперед.
На следующий день наше продвижение до полудня было беспрепятственным. Наша колонна двигалась вперемешку с румынами, с их стрелковыми ротами. Только в одном месте после команды: "Воздух!" колонна остановилась, и все живое затаилось под кронами деревьев лесопосадки. С запада нарастал грозный тяжелый рокот моторов. Мы поначалу недоумевали - откуда у немцев появилось столько самолетов? Мы привыкли уже за время войны к налетам немецких бомбардировщиков группами до полусотни штук за раз. А тут рев нарастал, хотя самолетов еще и не было видно, и рев моторов был такой мощный, что исходить он мог не от одной сотни моторов. Наконец в разрывах облаков, на высоте до 10 километров, не меньше, появились колонны четырехмоторных бомбардировщиков, которые уходили к нам в тыл. Это были американские летающие крепости. Мы их видели впервые. Совсем недавно они стали совершать челночные операции. Они загружались бомбами на территории Западной Европы (в Англии), летели бомбить немецкие города, и шли на посадку на советские аэродромы. Там заправлялись горючим, бомбами и летели в Германию опять бомбить, после чего возвращались на свои аэродромы в Англии.
На душе посветлело. Впервые своими глазами мы видели союзников в деле. К полудню перед селом наткнулись на немцев. Обстрелянная колонна стала разворачиваться в боевые порядки. Румынские солдаты, развернувшись в "цепи", уклоняясь влево и вправо от дороги и поднимаясь в горы, постреливая, пошли вверх, вперед. Мы развернули наши батареи, и пошли вперед по дороге в село, вытянувшееся по узкой приречной долине, зажатой слева и справа крутыми склонами гор, на небольшом удалении от села покрытых лесом. Следом за нами связисты разматывали телефонную связь.
Пройдя около километра, мы завернули в пустой двор и расположились штабом в доме, окна которого с одной стороны выходили на улицу, а с другой вправо по фронту смотрели на крутой склон горы, открытый взору до самого леса.
Началась обычная работа. Каждый занимался своим делом. Я подготовил данные для стрельбы наших батарей по возможным целям и передал на батареи. Вдруг справа, по фронту, затрещала, приближаясь, ружейно-пулеметная стрельба. Выглянув в окно, мы увидели, как стремительно скатывается к нам вниз румынская пехота под натиском немцев. Гвардия скомандовал занять оборону с личным оружием. А румыны уже скатились к нам в огород, и совсем близко перебежками приближалась цепь немцев.
- Товарищ гвардии капитан, подготовить огонь на себя? - спросил я Гвардию.
- Твою мать, сами себя же побьем!
- Не побьем! Посмотрите, какой огромный в два этажа сеновал стоит между нами и нашей батареей. Наш дом под его укрытием.
Со звоном вылетело выбитое шальной пулей оконное стекло.
- Ну, давай! Быстро. Но смотри...
Но тут уж дело одной минуты. Взял чуть правее нашего дома - опасался только бы не перебить свою же связь с батареями. Да не побить бы румын, укрывшихся уже за домами.
- Выстрел! - крикнул телефонист уже одновременно со взрывом.
Хорошо! А теперь беглым! Ах, хорошо! Хорошо, когда наши ваших бьют это еще в деревне так говорили!
Немцы попятились. Мы довернули огонь вслед за ними, и румыны пошли вперед, теперь уже вверх по склону. До леса мы провожали их огнем наших батарей, а дальше они пошли сами хорошо.
Перед вечером связались с командиром дивизиона, который ушел уже далеко вперед с пехотой, и получили команду снять батареи и продвигаться вперед. А через час с пушками на прицепах, свернув с магистральной дороги, мы поднимались по узенькой дорожке в горы, и уже в сумерках подъехали к хутору.
В крайнем доме мы развернули свой штаб. Тут же между домами серыми тенями слонялись румынские солдаты. Из прихожей, где стоял большой стол с широкой лавкой у стены, уходили две двери - в горницу, где разместились офицеры штаба, и еще в одну комнату, где разместились хозяева. Им предложили эвакуироваться в тыл. Мне почему-то стало жалко их. Может быть потому, что тут же были румыны. Им разрешали высылать посылки домой, и они крали все, что попадалось на глаза. Воспользовавшись отсутствием офицеров, я подошел к раскрытой двери, откуда заинтересованно наблюдали за нами хозяева: старик со старухой, взрослый их сын лет двадцати пяти, и дочь лет семнадцати.
- Не уходите! Скоро мы пойдем вперед. А если уйдете - у вас шистко раскрадут румыны.
- А-но, а-но... - благодарно они закивали головами, посветлев лицами.
Меня окликнули к Гвардии. Офицеры стояли у стены, рассматривали фотографию пышногрудой дочери хозяина, и вслух выражали свои вожделения.
Гвардия распорядился привязать батареи и, как всегда, подготовить данные для стрельбы батарей. И я побежал исполнять. Навстречу, постукивая колесами, подъезжала наша кухня.
- Ты куда? Ужинать! - крикнул повар.
- Успею, Саша, я сейчас!
Обежал батареи, разместившиеся тут же, вокруг хутора. Нанес их положение на карту. Вернувшись в штаб, я подготовил данные для стрельбы по намеченным целям, передал на батареи, расправился с ужином, оставленным мне в котелке, и вышел во двор.
Было по-весеннему тепло и тихо. Снега уже не было, и было особенно темно. Под навесом пофыркивали лошади, там кто-то копошился около них, наш управленческий ездовой Тодось.