Женни не стало.
С каждым «новым пришельцем» юное племя Марксов занимает все больше места в душе доброго волшебника Олд Ника, вовсе не вытесняя любимые образы дочерей, а сливаясь с ними, возвращая из прошлого их звонкое детство. Сидит ли Маркс за рабочим столом, он чутко вслушивается в тишину опустевшего дома — «Я порой подбегаю к окну, когда слышу детские голоса, похожие на голоса наших, забывая на мгновение, что ребятишки по ту сторону Ла-Манша». Идет ли на прогулку — и тоже напоминание о внуках — внезапно подступается «величественная личность» знакомого сторожа и непременный вопрос о внуках: есть ли новые вести? Уезжает ли за моря, на Африканский континент, и там ему мечтается о встречах с малышами — «Как бы я хотел, чтобы в один прекрасный день ковер-самолет принес бы мне сюда Джонни. Как бы мой дорогой мальчик восхищался маврами, арабами, берберами, турками, неграми, — словом, всем этим Вавилоном, и костюмами (большей частью поэтическими) этого восточного мира…» И он попросит свое любимое дитя Женни поцеловать за него и милого Гарри, и благородного Волка, и великого Па!..
И хотя со временем разрастается в своих ветвях семейство Маркса, все больше неизбежных хлопот выпадает дочерям, они тем не менее старательно перенимают в свои надежные руки массу отцовских дел. Конечно же, его не заменишь ни в работе над рукописью, ни на заседании Генсовета, ни в беседе с посланцами народившихся партий, ни даже в чтении писем, потоком идущих в Интернационал. Маркс знает свою незаменимость, четко дирижирует распределением обязанностей, оставляя себе львиную долю труднейших дел.
И он знает также, чувствует, что незаменим для них, дочерей. Если что-то случится с кем-нибудь из них, то непременно придет обнадеживающая весть от отца: «Я очень скоро буду возле тебя, и все будет спокойно улажено».
Ваше любимое блюдо — РЫБА
Теперь трудно дознаться, как в середине прошлого века обстояло с рыбой в парижских и лондонских лавчонках. Но доподлинно известно, что Маркс не часто лакомился любимым блюдом. Осенью 52-го, когда у него слегла «вся семья от альфы до омеги» и ему не на что было вызвать врача, он признается в письме к Энгельсу:
— В течение 8—10 дней моя семья питалась хлебом и картофелем, а сегодня еще сомнительно, смогу ли я достать и это. Разумеется, при теперешних климатических условиях эта диета не была полезной… Самое лучшее и желательное, что могло бы случиться, — это если бы хозяйка дома вышвырнула бы меня из квартиры. Тогда я расквитался бы, по крайней мере, с суммой в 22 фунта стерлингов. Но такого большого одолжения вряд ли от нее можно ожидать. К тому же еще булочник, торговец молоком, чаеторговец, зеленщик, старый долг мяснику. Как я могу разделаться со всей этой дрянью? Наконец, в последние 8 —10 дней я занял несколько шиллингов и пенсов у кое-каких обывателей, что мне неприятнее всего; но это было необходимо, чтобы не подохнуть с голоду.
Да и в самые благополучные дни Маркс вовсе не «гурманствует». Кстати, в письмах его вовсе не найдешь никаких гастрономических отступлений, кроме вынужденного поминания «нищенской диеты», благодарностей Энгельсу за превосходный херес или целительное браунебергское, да преисполненный гордого достоинства поклон будущему родственнику — Франсуа Лафаргу — спасибо, мол, за посылку, дегустацией удовлетворен, «будучи сам уроженцем винодельческого края и бывшим владельцем виноградников, я умею ценить вино по достоинству». Да еще предусмотрительная хозяйка Женни может, обеспокоившись иной раз визитом некоего завсегдатая графских застолий, с улыбкой предупредить: не рассчитывайте, дескать, на изысканный стол, «у нас не бывает жареной косули, майонеза, мороженого…»