— Теперь о юморе: интересно, как переносит человек, владеющий ювеналовым бичом, дружеские подшучивания над самим собой? Например, такой милый розыгрыш: юная «незнакомка», очарованная Вами, «присылает» приглашение на торжественный обед. Что Вы скажете?
Маркс: Дорогая мисс Лилипут!.. Вы должны извинить меня за «промедление» с ответом… Я был несколько смущен, получив приглашение от совершенно неизвестной мне проказницы. Тем не менее, убедившись в Вашей респектабельности и в солидности тех сделок, которые Вы заключаете с Вашими поставщиками, я с радостью воспользуюсь этой несколько странной возможностью быть допущенным до Ваших яств и напитков. Но, пожалуйста, не относитесь к последним с пренебрежением, ведь девицы имеют это скверное обыкновение. Так как я страдаю приступами ревматизма, го надеюсь, что в Вашей гостиной не будет никаких сквозняков. О необходимой вентиляции я позабочусь сам. Я несколько туг на правое ухо, поэтому посадите, пожалуйста, справа от меня какого-нибудь скучного малого, в обществе которого никто не будет нуждаться. А по левую руку от меня, надеюсь, Вы посадите красавицу — я хочу сказать: наиболее красивую даму из Ваших гостей. Я имею привычку жевать табак, и потому держите его наготове. Благодаря моим прежним общениям с янки я приобрел привычку плеваться; надеюсь, что в плевательницах не будет недостатка. Так как у меня довольно непринужденные манеры и я не выношу этой жаркой и душной английской атмосферы, то Вы должны быть готовы к тому, что мой костюм будет напоминать костюм Адама. Надеюсь, что приглашенные Вами гости женского пола будут одеты в таком же стиле. До свидания, моя милая маленькая шалунья-незнакомка. Ваш навеки д-р Чудак.
— Приходилось ли Вам испытывать пристрастие коллекционера к реликвиям?
Маркс: Кугельман ко дню моего рождения прислал мне две шпалеры из кабинета Лейбница, что очень меня позабавило. Дело в том, что дом Лейбница был… снесен, и глупые ганноверцы, — которые могли бы в Лондоне сделать хорошее дело с этими реликвиями, — пустили все по ветру. На обеих этих вещах изображены сцены из мифологии: на одной — Нептун среди волн… а на другой — Венера, Амур… Все это в дурном вкусе эпохи Людовика XIV. Но зато тогдашняя мануфактурная работа отличается хорошим качеством (прочностью) в сравнении с нынешней. Я повесил обе вещи в своем кабинете… Я восхищаюсь Лейбницем.
— Подвержены ли Вы унынию, подавляет ли Вас иногда грустное настроение?
Маркс: Не без приступов временами profunda melancolia (глубокой меланхолии), подобно великому Дон-Кихоту.
— А как Вы относитесь к комнатной живности? Скажем, на Ваше попечение оставлен целый зверинец, и надлежит «дать отчет» о «состоянии» и «самочувствии»… У Энгельса в таких случаях преобладает минорная интонация, вроде того, что некоего «бедного ежа напоили пьяным в последний раз»… А Ваш «доклад»?
Маркс: Мой милый маленький Кво-Кво!.. Сначала — о твоих животных. Самбо почти не отходит от меня, чтобы так или иначе вознаградить себя за отсутствие своего верховного повелителя. Блекки ведет себя обычно, как джентльмен, но как очень скучный джентльмен. Томми опять сделала все от нее зависящее, чтобы доказать правильность теории Мальтуса. Елена, кажется, сегодня уничтожит новое потомство этой старой ведьмы. Виски, эта огромная и добрая персона, был сначала, подобно Калипсо, неутешен и доведен до отчаяния из-за твоего отъезда. Он отказывался от самых лучших костей, совершенно не выходил из твоей спальни и вообще проявлял все симптомы глубоких страданий «прекрасной души». Как только произносят твое имя, с ним делается припадок. Дикки оказался очень хорошим певцом, и мы оба взапуски развиваем свои музыкальные таланты совместными «упражнениями». Иногда, однако, когда я начинаю насвистывать, Дикки обращается со мной, как Лютер с дьяволом, — он поворачивается ко мне своим… Джокко снова стал показываться, но настроение у него в высшей степени скверное. Удостоверившись, что тебя нет. он предавался всем видам хандры и, несмотря на все попытки Елены, не давал себя ласкать. Другим источником огорчений для Джокко было то, что садовник привел в порядок маленький сад, между тем как Джокко справедливо считал этот мир своим владением и резиденцией. Джокко лишился теперь своих холмиков, нор, ямок и всего того живописного беспорядка, которым он наслаждался. Что касается прочих «животных», то, так как они не принадлежат к числу бессловесных, а, наоборот, чрезвычайно болтливы и прекрасно могут сами сообщить о своих собственных делах, я не обмолвлюсь сейчас о них ни единым словом…