Иногда слышался чей-то сильный кашель, четко напоминавший ему то самое, от чего умирали тогда его братья в храме. Кто-то иногда почти задыхался во сне, останавливая своё громкое, урчащее дыхание на пару секунд. Лысый Антон, чьи руки были покрыты язвами, то и дело расчесывал их до крови в своем вечном дрёме. На него смотреть не хотелось больше всего, так как казалось, что он вот вот уйдет в мир иной. Рома хорошо запомнил, как тот несколько раз упал на их тележку, неся здоровенные булыжники и долгое время сам не мог подняться, а когда ему всё же это удавалось, тот от его вида становилось уже плохо и самому ему. Не понятно, на каких силах держался этот худощавый и больной человек, но, видимо, на последних. Мамай тоже не особо блистал своим видом. Казалось, что с каждым днем его шрамы на лице становились лишь больше, поглощая всю кожу вокруг и оставляя лишь кости. Получалось, что даже его военная закалка, о которой он в туннеле так часто намекал, на самом деле была лишь обычной оберткой, которая блестела грубым голосом и иногда своими искрами могла зарядить куда-то под глаз, но не больше. Все остальные, с кем он так и не успел познакомиться, выглядели примерно так же, выделяясь лишь иногда более и менее сгорбленными спинами и слабыми ногами.
Именно теперь, в почти полной тишине, он мог спокойно попытаться разобраться и понять, в какое место его занесло на самом деле? Конечно, из этих полусерьезных раздумий той самой головой, что за последнюю неделю пережила такие вещи, от которых сама не понимала, как ещё живет, особо ничего не выходило, но всё же что-то становилось ясно. Точно осознавалось, что место, где все находятся, раньше называлось его родным городом. Да, больше в его, как кажется и в другие головы, не лезло слово Петербург от того самого вида, что иногда можно было увидеть спускаясь в подземный туннель. К тому же, теперь он понял, что отец Михаил тогда был прав о существовании радиации и причем её высокого уровня. Это, по всем объективным причинам, больше даже не хотелось изучать. Военные зачастую обходили некоторые места на том разбитом поле, где они обычно шагали на работу. Никто почти никогда не подходили к тем сложенным булыжникам, а уж тем более и к самому входу в туннель. То самое место, вечно испаряющее из себя тепло, кажется, было для них страхом номер один. Во время смены иногда случалось, что одно худощавое и молодое тело быстро подбегало к спуску, светило фонарем для проверки и тут же уносило свои ноги прочь. Точку же ставила одежда, ежедневно меняющаяся после рабочего дня в душе, из которого лилось что-то на подобии дезинфекции, обливая их тела легкой слизью, которая вечером и ночью то и дело раздражала некоторые участки кожи, особенно на лице.
Теперь он хоть немного начинал понимать, куда попал? Это, по всей видимости, был исправительный лагерь, в котором, вроде как, все находились лишь на время за непонятно какие небольшие проступки. В этом то и была самая настораживающая опасность – никто ничего не знал друг о друге. Все лишь предполагали. Не было ни одного человека, которому можно было бы доверять на все сто, в особенности Илье или же Пете. Это иногда даже напоминало небольшие джунгли, правда в которых всё же были люди, на чьих лицах в туннельной темноте отчетливо светилась надпись – либо ты, либо тебя. Рома не хотел верить, что за один год с лишним мир смог измениться на столько, что все стали снова подобать животным, возвращаясь на тысячи лет назад. Он не хотел, но большинство внутри него просто заставляло, особенно когда вспоминался отец Михаил. Того человека, чьи слова, раньше казавшиеся абсолютным старческим бредом, теперь лились по ушам с сильнейшей болью правды, как лезвием разрезая всё тело вдоль, стекая прямо к ногам и в конце грубо ударяясь своими каплями о такой же, как этот новый мир, холодный пол.
Самое странное чувство, которое теперь уже становилось не казавшимся а действительным, было ощущение небольших толчков откуда-то снизу, раздававшихся примерно один раз в час. Они импульсивно, на несколько секунд, немного пробирали его тело, поначалу заставляя ссылаться лишь на усталость и слабость, через которую легко могла почти так же пройти судорога. Снизу что-то было. Оно казалось способным даже иногда снять с него эмоции за всё увиденное наверху. Его фантазия на этой части была бессильна, как никогда раньше.
Отряд подъем, – неожиданно раздался знакомый и немного волнительный звук бьющегося ружья о дверь, всё так же, как по расписанию начиная медленно поднимать, ещё пару секунд назад, тихие и почти бездыханные тела, поочередно издававшие стоны, перемешивающиеся с кашлем и сопением.