– А что потом?
– Потом? Ох…, – как-то устало и не так уже весело сказал Илья. – Ну я собираюсь на юг рвануть. Найду там, наверное, свою жизнь. Не верю я, что в тех местах ничего нет. Точно кто-то должен быть. Ну не верю вот, хоть убей, – непонятно о чем заговорил он.
– То есть, ещё сто метров и потом нас всех отпустят?
Парень повернул свою лежащую голову в его сторону и как-то немного удивленно посмотрел его действительно непонимающий взгляд.
– Ну да. А тебе что сказали, когда сажали? Тут, вроде как, в нашем отряде у всех одинаковый срок. Исправительные работы так сказать сделал и всё, свободен. Хех. Странный ты, правда.
Роме немного стало легче, хоть внутри всё же сидел какой-то корень недоверия, вроде как ещё умеющий различать правду от лжи и эта даже была не самого Ильи, а кем-то, сказанным более высоким, кто, как казалось, пообещал это молодому пареньку.
– А где мы?
– Как где? Ты серьезно? – снова во все том же удивленном выражении спросил его он, на этот раз даже немного привстав.
Тот молчал. Ему, конечно, было, что сказать, но усталость и нежелание давали о себе неплохо знать.
– Возле Ладожской. Как раз в метрах ста от неё.
– Где?
– Ну, ладожская. Ладожский вокзал знаешь? На севере.
Тут он уже точно понял, что тогда, ещё утром, он действительно видел далеко впереди ростральные колонны. Это было для него сильным удивлением, который моментами покрывал страх. Он даже не мог и предположить, что его смогут увезти так далеко от того места, где поймали.
– Ну чего ты задумался? Ещё скажи, что не знал о том, где мы? Хаха, – улыбчиво потревожил он впавшего в какое-то небытие, того самого уставшего новичка с полу зеленым лицом. – Давай, покатили дальше. А то Семеныч нас прибьет.
Дальше работа шла немного легче. Временами он думал о том, почему здесь находится и правда ли всё это когда-то закончится? Времени, чтобы поразмыслить над этим было вполне предостаточно, хоть всё указывало прямиком на то, что сейчас никак не до этого. Присмотревшись внимательнее к тем лицам, что кажется, своими руками рыли туннель в огромном камне, он не мог поверить, что все они действительно способны здесь жить всё время, обрекаясь на вечные муки. Это просто не укладывалось в нормальной, вроде как ещё здоровой голове.
Час за часом он делал то, что всё же понемногу создавало из него овоща, которому всё больше становился безразличен окружающий его темный и душный туннель. Может быть, даже именно это и поспособствовало тому, чтобы он почти не заметил, как эта каторга закончилась, никак даже не обращая своё туманное внимание на звон, идущий от рельсы.
– Эй, друг. Всё, стоп, тормози. Там уже точно всё. Это даже перебор. Пускай следующая группа катит, – сказал напарник, хлопая его по плечу и шагая наверх вхолостую.
Первое время он до конца не мог понять, что катить дальше эту тележку не имеет никакого смысла. Его взгляд лишь пресно смотрел то вниз, на всё больше приближающиеся где-то там тяжелые звуки бригады, то наверх, на Илью, который всё увереннее поднимался к свету.
– Ну, давай же! Не отставай! – кричал тот, поглядывая на его сухую тень.
Он медленными шагами стал идти вперед, всё ещё никак до конца не воспринимая то, что шагать подниматься без тележки. Его руки то и дело тянулись вперед, а ноги пытались становиться на носочки, чтобы снова толкать двухсот килограммовый колесный ящик с камнями. Холодный воздух всё больше начинал заполнять его легкие, хоть немного выбивая ту пыль, что довольно прочно обживалась там. Со свежим воздухом, наверху, его мозг начинал думать уже о хоть каких-то других вещах, например о своем здоровье или о том, как себя чувствует Илья. Он дошел до него и уселся рядом, на тот же камень, что был одним и тысячи таких же булыжников, уже образовавших самую настоящую гору.
– Значит, не знал, что в Петербурге? Ну, давай тогда покажу что-ли, – со всё тем же, характерным для него, оживлением, сказал тот, медленно забираясь на эту каменную груду.
Как только Рома представил, что сейчас вот – вот ему придется лезть туда, наверх, мозг тут же подал ко рту слово – нет, правда, от которого, почему-то вылетела лишь буква – н, застопорив даже дыхание. Он замер, лишь поглядывая на уставшее, но довольное лицо его напарника, который уже сидел на самой макушке и глядел куда-то вдаль, для вида даже заслоняя своей рукой вымышленное солнце, стреляющее в глаза. Ему тоже хотелось этого, чего-то нового.
Через боль, досадные падения и смех сверху, он всё же, каким-то чудом, забрался на ту самую вершину и ухватившись за ноги Ильи, замер на какое-то время, чтобы отдышаться, боясь лишнего бессильного движения, которое, как казалось ему вот-вот может сыграть с ним злую шутку.