Но вместо этого он слышит голос из темноты:
— Я хочу, чтобы ты раскаялся!
Сергея одновременно начинают терзать страх и неизвестность, безысходность и гнев. Он сжимает руки в кулаки и протягивает руки вперед. Цепи натягиваются и оковы на запястьях вжимаются в плоть.
— Я хочу, чтобы ты признался!
Сергей дергает руками, но кроме звона и вспышек боли больше ничего не происходит.
— В чем раскаяться, в чем признаться!? — выкрикивает Сергей в темноту и делает рывок руками вперед. Снова боль в запястьях. Он опускает руки и ощущает, как между пальцев, сжатых в кулак, просачивается теплая жидкость, а запястья под браслетами холодного металла горят болью.
— В том, что ты убийца!
— Что за бред!?
Сергей снова дергает руками изо всех сил. Но сталь крепче. На нее не повлиять эмоциями, криками, злостью и силой. У нее задача — держать Сергея на привязи, и она превосходно с ней справляется.
— Иди к черту! — кричит Сергей и опускает обессиленные руки.
Мысли в голове путаются, он перебирает их, одну за другой, но не находит ничего из того бреда, в чем его обвиняет сумасшедший, спрятавшийся в темноте. Сергей перекапывает прошлое, словно садовод участок, но все усилия тщетны.
— Я никого не убивал, придурок, ты меня с кем-то путаешь! — Сергей не кричит, но рычит, стиснув зубы.
— Ты настолько грешен, что не отличаешь жизнь от зла, которое ты делал и продолжаешь делать.
— Что за бред!? Святоша, похитивший человека, да ты кто такой вообще, чтобы учить меня жизни!? Кто ты такой!?
Ответа Сергей не ждет. Ответа и нет. Только раскатистый смешок, подобный рвущимся небесам, разносится по помещению. Сергея бросает в дрожь от этого звука. Он зажмуривается. Резко мотает головой и снова открывает глаза.
Темнота. Боль в запястьях. Оковы.
Сергея окутывает ледяными объятиями страх, пробирается через поры тела и сжимает внутренности. Но кроме этого Сергея одолевает злость из-за того, что кто-то с ним говорит и этот кто-то прячется в темноте. Сергей терпеть не может, когда с ним «играют» в закрытую. Прятаться в темноте, от взгляда того, кому что-то предъявляешь — более, чем низкий поступок. Это как пускать сплетни за спиной. Злость Сергея берет верх над его же страхом.
— Может включишь свет и покажешься!? Или ты настолько слабак, что только издалека и из темноты можешь что-то говорить!?
Снова смешок.
— Убьешь меня? — спрашивает Сергей, строя гримасу не то страха, не то гнева, или все вместе.
И тут более-менее привыкший к темноте взгляд замечает движение в темноте.
Нет. Не в темноте.
Темноты.
Прямо перед Сергеем формируется силуэт из тьмы. Еще более густой, чем вокруг. Сергей, не отводя взгляда, смотрит на образующийся черный градиент на черном фоне. По бокам от силуэта показались небольшие просветы, едва отличимые от общей массы мрака. У силуэта нет ни формы, ни даже намеков на ее очертания. Темнота, будто ожила. Задышала.
— Ты сам убьешь себя, — прошипел голос.
И в темноте, гораздо выше Сергея, появились две блестящие точки.
Сергей замер. Теперь все мысли о гневе и ярости в адрес незнакомца улетучились из его головы, как прах из открытой емкости в порывах ветра. Остался только страх.
Сергей хочет сказать, но сам не знает что; броситься в оправдания, но в чем оправдаться, молить о пощаде, клясться, что больше никогда не сделает никому плохого, но кому он делал прежде. Не знает. Наскоро начинает перебирать всех, кого когда-либо видел, с кем когда-либо был знаком, кому мог навредить. В памяти всплывают лица, сотни лиц, чьих имен он не знает или не помнит. Но нет никого, кого он убил. Никого не убивал, это ясно, как белый день. Он чист, как горный ручей, омытый семью камнями. На нем нет смертного греха. Он хочет все это сказать, но глотка не издает ни звука, словно опалена раскаленным песком. Глаза становятся влажными. Хоть бы слеза скатилась вниз, к губам, смочила и охладила пересохшее горло. И слеза покатилась по щеке. Сергей чувствует, как прохладная капля спускается все ниже к губам, спотыкается о щетину, тормозит, но все же медленно, миллиметр за миллиметром, приближается. Капля опускается почти к уголку губ.
И замирает.
Сергей выталкивает изо рта распухший язык, скребет им по колючим усам. До капли остается мгновение.
Но она недосягаема.
А через мгновение он перестает ее ощущать. Шарит языком вокруг губ. Вот же она только что была здесь. Но вот ее нет. Где она, спасительная капля.