- Ты прав, сын мой, - изрек он с важным видом.
- Вы мудрый человек, потому-то я и решил обратиться к вам.
Брат Франсиско самодовольно улыбнулся.
- Грехи отягощают мою душу. Я хотел бы исповедоваться.
- Слушаю тебя, сын мой...
- Право, не знаю, с чего и начать...
- С наиболее тяжкого греха, сын мой, - подсказал настоятель.
- Начну с чревоугодия, - решил Бартоломе и покосился на груду костей на столе. - Я ел в постный день скоромное.
Брат Франсиско перехватил этот взгляд. Настоятелю даже стало немножко неловко.
- Гм, - толстый монах подозрительно посмотрел на капитана.
Бартоломе был сдержан и серьезен.
Барт Франсиско подумал, почесал лысый затылок.
- Что ж, твой грех простителен, - наконец изрек он. - Что еще?
- Еще? Я тратил церковные деньги на собственные прихоти, на продажных женщин, на дорогое вино...
- Ты?! Но, сын мой, это невозможно! Каким образом могли бы попасть к тебе эти деньги?
- Каким вообще способом деньги попадают к недостойным людям? Считайте, что я их украл.
- Но, Боже мой, как?!
- Как! Черт возьми, неужели я должен вас учить, как запускать руку в монастырскую казну? По-моему, вы знаете это куда лучше меня.
- Возмутительно!
- Конечно возмутительно. Потому-то я и прошу, святой отец, поскорее отпустить мне этот грех, иначе он меня совсем замучит.
- Отпускаю, - пробормотал брат Франсиско. - Если ты повинен еще в чем-нибудь...
- Ох, повинен, ох, повинен!..
- И что же ты еще натворил?..
- Я уговорил одну монахиню бежать из монастыря.
- И... что же дальше? - голос изменил брату Франсиско. Краснолицый монах даже слегка побледнел. Грехи Бартоломе почему-то как две капли воды походили на его собственные. Настоятелю вдруг показалось, что он дает отпущение не капитану, а самому себе.
- И я прятал ее у себя, - закончил Бартоломе.
- Как долго?
- Она до сих пор в монастырь не вернулась.
- И где же она?
- Этого, святой отец, я не знаю, - улыбнулся Бартоломе. - Говорят, связалась с каким-то монахом. Согласитесь, святой отец, если меня еще можно простить, то этого монаха, преступивший все церковные заповеди, стоило бы наказать!
- Наказать?! - ахнул настоятель.
- Слава Богу, вы отпускаете грехи мне, а не этому мерзавцу.
- Я не мерзавец!
Бартоломе вновь едва сдержал смех.
- Вы хотите сказать, что не имеете с этим недостойным сыном церкви ничего общего?
- Нет... То есть да.
- А, понимаю! Вы так возмущены его поступком, что не находите слов.
- Не нахожу...
- Тогда повторяйте за мной: «Отпускаю тебе грехи твои».
- Отпускаю грехи твои, - послушно повторил брат Франсиско.
- Прекрасно. Продолжим.
- Как, разве это еще не все?!
- Уж вам-то, святой отец, должно быть доподлинно известно, как порочна человеческая натура и как нелегко перечислить все наши позорные деяния.
- Наши? Ты сказал: «Наши»?
- Простите, святой отец. Я хотел сказать: «Ваши».
- Мои? - брат Франсиско даже вспотел, сердце громко застучало.
- Ах, я опять оговорился, - виновато улыбнулся Бартоломе. - Разумеется, мои.
- Слава Всевышнему!
- А чему вы радуетесь?
- Я не радуюсь... То есть радуюсь... Я радуюсь, что ты раскаиваешься, сын мой!
- О да! Я искренне раскаиваюсь. Но такая перемена произошла со мной лишь несколько часов назад.
- А до того?..
- А до того, святой отец, я был у женщины, известной своим свободным поведением.
- Ты был?!
- Ну, не вы же!
- Не я, не я!
- Вы... то есть я... состою в связи с этой женщиной уже полгода. И наконец...
- И наконец, - как это повторил настоятель.
- И наконец я попал в затруднительное положение...
- Я... попал?
- И вы, и я. Мы с вами попали в неприятную историю.
- Господи! Мы попали!.. Зачем? Почему?
- Потому что о ваших... то есть о моих похождениях узнал мой дядюшка.
Настоятель вытер рукавом рясы вспотевшую лысину.
- Не может быть! - прошептал он.
- Не может быть, чтобы он не знал о таких вещах, - поправил его Бартоломе. - Инквизитор знает все и обо всех. А чтобы он не сомневался, я расскажу ему всю правду.
- Бартоломе! Ты этого не сделаешь!
- Вы полагаете, что у меня могут быть тайны от моего любимого дядюшки?
- У тебя - нет, но у меня...
- У вас, святой отец, есть тайны?
- Нет... То есть да... То есть нет...
Брат Франсиско совсем запутался.
- Так вы, святой отец, отпускаете мне этот грех? - последние слова Бартоломе произнес таким смиренным тоном, что монах несколько приободрился. В самом деле, с чего он взял, что отпускает грехи самому себе? В конце концов, все люди одинаковы, и все их прегрешения похожи одно на другое. Нужно только выяснить имя женщины, и все сомнения развеются.