За пять лет приема препарата, изобретенного после периода дегармонизации общества и всеобщего кризиса положительных эмоций, я много раз пробовала также посмотреть на своего сына. Но всякий раз датчики индивидуального контролера фиксировали превышение нормы эмоциональной допустимости, и, на основании этих параметров, меня отправляли на принудительный профилактический осмотр. Там, глядя на доведенный до абсолютной белизны потолок, я думала, что мне нужно совсем немного. Дотронуться взглядом до вихрастой макушки моего мальчика, обнять его худенькие плечи и почувствовать губами еще по-детски припухлую щеку.
— Если вы не пополните свой баланс, вам потребуется медицинское вмешательство, — у чертовой железяки на удивление сердечный тон. Если не обращать внимания на безглазую физиономию монитора, можно подумать, что это голос административного лица. Говорят, обучение участливому тону входит в число основных дисциплин, которые им преподают.
Вспыхивает видеоприемник, и сын, слегка кривя уголок рта (давняя привычка), сообщает, что будет дома через несколько минут.
Я хлопаю себя по лбу. Сегодня пятница! На выходные их отпускают домой! Всему виной моя рассеянность. Я знаю, кто в ней виноват. Это плачущее небо за стеклом! Мне слышатся в его дождливых устах какие-то беззвучные упреки. Оно вздыхает и безутешно о чем-то шепчет. Но в стремлении пополнить собою ряды обновленного и гармоничного человечества я никак не могу уловить смысл его горьких всхлипов.
«Надо захлопнуть форточку!» — думаю я и вздрагиваю от хлопка подъездной двери.
На индивидуальном контролере загорается предупреждающая красная лампочка. Еще секунда, и эта заботливая дрянь в последний раз напомнит мне о быстротечности времени. Что-то раскаленное, протестное взмывает к моему горлу. На мгновение задохнувшись, я рву провода подключения. Щелкает дверной замок. Пустой флакон ампулы летит из моих рук.
— Привет, — безнадежно ровно бросает мне сын.
— Здравствуй, — медленно произношу я и оборачиваюсь.
Дебют — это как первый шаг. Сделаешь его неверно — и надолго запомнишь ту боль, которую получил в результате падения. А то и хуже — навяжется в постоянные провожатые чувство страха от первого собственного неловкого движения, да и начнёт подсыпать яду в замесь любой прекрасной идеи. Чтобы дебютировать, нужно обладать решительным характером!
Думается, решимости не занимать новоявленной писательнице из США Аните Амирезвани. Недавно издательство выпустило её дебютный роман «Кровь цветов». В Америке, судя по анонсам, произведение произвело настоящий фурор. Например, «Вашингтон пост» разразилась такой тирадой: «Этот дебютный роман о цене красоты и утешении ею сам по себе удивительно живописен. Будто на глазах у нас возникает мощная и динамичная живая картина, прекрасная, словно древний ковер». Кроме того, «Кровь цветов» выдвинут на соискание британской литературной премии Orange Prize.
Чтобы создать свое литературное творение, Аните Амирезвани потребовалось девять лет. Ко всему прочему она сама, родившаяся в Иране, но выросшая в США, предприняла три исследовательские поездки на родину. На мой взгляд, конечный результат стоил столь длительной подготовительной работы.
Роман «Кровь цветов» — это широкий дверной проём, за которым знакомая и неизвестная, понятная и необъяснимая жизнь. Восточная жизнь. Как признаётся писательница в послесловии, основное повествование глубоко пронизано языком традиционной иранской сказки. Хотя реальность происходящего на страницах не позволяет относить роман к жанру сказки. Психологические переживания безымянной героини переданы с необыкновенной точностью. Это словно проекция чувств живого человека на бумагу.
Роман охватывает небольшой отрезок жизни главной героини: от ее подросткового возраста до первой молодости (впрочем, понятие молодости в Иране было относительным). Смерть отца, скитания, полурабская жизнь при богатых родственниках, временный брачный контракт (сигэ — форма брака, заключаемого на три месяца и по желанию сторон либо продлеваемого, либо завершаемого), нищета, увлечение ковроделием. Ковроделию в романе посвящены целые главы, и не случайно. Ковроткачество на Востоке в XVI и XVII веках поднялось до статуса искусства. Как считают многие исследователи, коврами Среднего Востока выражен дух народа. Анита Амирезвани наделяет свою героиню поистине беззаветной любовью к ковроткачеству. Причем любовь эта в сочетании с даром художника позволяет предположить, что из-под рук собирательной героини как раз и выходили те произведения искусства, заставлявшие изумляться Рубенса, Веласкеса, Ван Дейка.