Самое яркое впечатление — май 1945 года. Из чёрной тарелки на стене — это радио, то и дело объявляют о победе Советского Союза над фашистской Германией. Я стою на железной кровати, держусь за спинку, прыгаю и что–то ору от радости!
Затем в памяти — импровизированная трибуна на пустыре, красные флаги. Вокруг толпится народ, приглашенный на митинг со всех окрестных кишлаков.
Праздничное настроение — закончилась война! Радость передается и нам, четырёх — пятилетним детям. Стайками девочки–киргизки с охапками диких тюльпанов и маков, некоторые — в нарядных тюбетейках. Пограничники уже на месте. Вооруженные карабинами, они представляют для нас главный интерес — мы крутимся возле них. Начинается митинг, а затем — долгожданный салют — залпы в честь Дня Победы!
Яркий солнечный день. Горная долина недавно освободилась от оков зимы и, тут же, покрылась нежной зеленью вперемежку с алыми маками и красно–желтыми тюльпанами. Голубое небо, вершины окрестных гор сияют серебром. Главное ощущение от праздника — выжили! Выжили все: люди, горы, небо, солнце, выжили и победили! Впрочем, выжили не все. За три года до дня победы, здесь, в горах Алая, ушла из жизни моя мама. А победили, в моём понятии другие те, кто воевал с фашистами, а мы просто жили…
В детстве все хорошо. И даже во время войны — если тебя не бомбят, если ты не в оккупации, а если родители рядом, то ты будешь как–никак сыт, одет и обут. Так что мне повезло. Каково было старшим? Знаю, что им было трудно, как и всем — и на фронте и в тылу. Помню, на полке, в стеклянной банке, хранились кресало, клок ваты и кусок белого кварца. Значит, спички в доме были не всегда. Наблюдал, как добывают огонь, пользуясь кресалом. В левую руку брали кварц и вату, а в правую кресало — обломок напильника. Затем чиркали металлом по камню, искры попадали на вату, вата начинала дымиться, тлеющее пятнышко раздували — вот вам и огонь!
Еще одно воспоминание — во дворе варили мыло. Из чего именно не знаю, но вонь стояла неимоверная! Затем горячую жидкость разливали в противни для охлаждения. Застывшая масса и была мылом, ее резали на куски и делили между соседями.
С пропитанием было сложно. На подсобном участке в этой высокогорной зоне вырастала разве что картошка. Но с охотой в те времена было все в порядке. Наши отцы охотились на уток, кекликов — горных куропаток, на уларов — горных индеек, а зимой — на архаров, горных баранов. Шкура архара, густая, белесая, имелась в каждом доме.
У архара, как я отметил выше, есть еще и европейское название — «горный баран Марко Поло», в честь венецианского путешественника, первым его описавшим. Вес архара — самца достигает 200 килограммов. У него огромные красивые, загнутые назад рога. Он и теперь желанный трофей для охотников Европы. Если во времена моего детства, по рассказам отца, стада архаров насчитывали десятки и сотни голов, то сейчас на телеканале «Охота и рыбалка» можно увидеть документальный фильм о многодневном преследовании пары архаров. Красная Книга не за горами!
В горных речках ловили форель, рыбу темно–серебристого цвета с красными пунктирами по бокам. В памяти первая встреча с яками — огромными, лохматыми и свирепыми на вид животными. Як — это мясо, молоко с высоким содержанием жира и средство передвижения. Если провести образное сравнение, як в горных условиях — это вездеход, а лошадь — легковой автомобиль. В носовую перегородку яку вдевали кольцо, к кольцу привязывали веревку. Наездник, сидя верхом, с помощью этой веревки управлял своим «транспортом».
Отзвуки революционных событий в Памиро—Алайских горах, природу этого края и быт киргизов очень верно и необычайно увлекательно описал в приключенческом романе «Джура» замечательный московский писатель Георгий Тушкан[8]. Книга вышла в 1940 году, выдержала у нас около десяти отдельных изданий и переведена на многие языки. «Советский Фенимор Купер» — называло Георгия Тушкана английское издательство в предисловии к «Джуре». Эту книгу, с большим удовольствием я перечитывал и в зрелом возрасте.
Но вернемся в мое детство. Наш двор, по моим представлениям, был огромен. По периметру его располагались какие–то хозяйственные постройки, несколько жилых домов, а главное — конюшня и сеновал. Там, в основном, мы и проводили время. Русских было несколько ребятишек почти одного возраста. Во всех играх участвовали наши ровесники–киргизы. Так мы осваивали киргизскую речь, а они — русскую. Иногда возникали мелкие ссоры, и тогда киргизские дети, стоя в безопасном удалении на плоской крыше какой–нибудь кибитки, хором дразнили нас: «Чайнек, пиала — орус дувана!», что переводится приблизительно так: «Чайник, пиала — русский дурачок». Мы тоже не оставались в долгу, но не помню уже, каким стишком отвечали.