– Посмеялись? Успокоились? – сказал профессор. – А теперь начинаем занятие.
***
Вечером погода была великолепной, в самый раз, чтобы выпить пивка в ближайшем баре. Девочек там, как всегда, было много, я даже выбрал себе симпатичную блондиночку у стойки. Уже было думал подкатить, уселся к ней поближе, хотел заговорить, как в бар вошел Пашенька.
Вот черт горбатый, неужели не подействовало? Какого ты такой довольный и в себе уверенный?
Пашенька даже не задумываясь, плавной походкой голодного зверя подошел к блондинке. Та, как и обычно, растаяла, потребовалось нашему Казанове минут так десять да куча заученных фраз и слащавых улыбок. Видимо, красавица еще не разобралась что и к чему, ничего, мы подождем, слухи-то быстро ползут, обрастают подробностями. Скоро тебя этот снежный ком и погребет. Уж я-то постараюсь. Маслица в огонек подкину, если понадобится.
Я хотел встать и вернуться в общежитие, настроение было ни к черту, только Паша был сегодня каким-то странным, и его взгляд, внимательный, то и дело стрелой летящий в мою сторону, пришпилил меня к стулу. Улыбаясь девушке, он шептал ей что-то на ухо, а та и млела, только смотрел-то Паша на меня! И даже казалось, что и шепчет он мне. Что-то очень уж злорадное.
Чего уставился-то? Чего хочет? Даже если думаешь, что это я – чем докажешь, пугало огородное? А не пойман, не вор.
Я встал и направился к двери, протискиваясь через толпу мимо Пашки, и очень даже удивился, когда его рука схватила меня за локоть. Я хотел вырваться, но Паша держал крепко, а устраивать скандал или рыпаться сильнее у всех на глазах не хотелось. Больно уж знакомых тут много. Город-то только в теории немаленький, а на практике мельче некуда. Все всех знают.
– У тебя есть парень? – громко спросил Паша у блондинки, улыбаясь ей так сладко, что меня передернуло.
Я вдруг понял, что мне почему-то нравится Пашина улыбка. Но искренняя, а эта была настолько приторной, что аж тошнило.
– Нет, – чуть смущаясь ответила девушка.
Врет. У такой как она точно есть. Только ведь и Пашу ей отпускать не хочется. Мало сучке. И почему Паша все еще держит меня за локоть? И почему я не вырываюсь? Только злюсь все сильнее, будто у меня что-то дорогое отбирают.
– А у меня есть! – криво усмехнулся Паша.
Я тихо выдохнул. Идиот, он сам понимает, что сказал? Я ему начал могилу рыть, это правда, но лег он туда сам.
Паша посмотрел невозмутимо, и громко, на весь бар, добавил, показывая на меня:
– Он.
Не понял… А эта сука добавила так нежно:
– Что же ты стесняешься, сердечко мое? Обиделся за Сережу? Это я тебе письмо писал… оно к этому недорослю нечаянно попало. Я тебе никогда не изменял, ты же знаешь.
Блондинка ахнула, схватила стоявший рядом бокал и выплеснула его содержимое мне на волосы. Почему именно мне, не Паше? Я, что ли, эти гадости говорил? Белое вино стекало по моим щекам, олива застряла на воротнике, и Паша, сволочь Паша, нагнулся ко мне и осторожно слизнул вино с моей щеки и поймал оливу губами. Мне не верилось, что это правда! Это не может быть правдой!
– Ребята, вы бы шли нежничать в другое место, – сказал бармен. – А то не всем приятно же…
– Сука! – выдавил я сквозь зубы.
– Кто бы говорил? – так же спокойно, едва слышно, ответил Паша. – Я тебя трогал? Ты первый начал.
Я не стал давать ему в морду, хотя надо было и очень хотелось. Но пачкать руки об эту дрянь? Вырвавшись, я бросился к выходу. Меня трясло. Репутация портится в одно мгновение? Мою испортили. Окончательно и бесповоротно. Но этот ублюдок не с тем связался! Я еще его уделаю, обязательно уделаю! Чуть позднее, когда приду в себя.
Свернув в подворотню, я оперся ладонью о шершавую стену, пытаясь отдышаться. Темнело. Вокруг воняло гниющими листьями, и я все никак не мог успокоиться.Сзади раздались шаги. Раньше, чем я успел обернуться, кто-то подошел ко мне, мастерски заломил мне руки за спину и, спустив на плечи куртку, связал локти ее рукавами.
– Ты что делаешь? – выкрикнул я.
– Просто не хочу, чтобы ты убежал и распускал руки, – ответил Паша. – Ты правильно, друг, догадался, я гей.
Надо же! Я догадался? Ты что, идиот? А он тихо так добавил:
– А ты теперь тоже.
– Даже не думай! – прошипел я. – Скорее рак на горе свистнет. Поэт херов.
– А стихи-то хорошими вышли, – продолжал он. – От души. И писал ты их, думая обо мне. Как мило.