Не имея дополнительного дохода, кроме денег, получаемых от отца, Ольга все-таки умудрялась оплачивать квартиру, которую снимала в складчину с тремя приятельницами, находила возможность покупать себе новые вещи, посещать кафе и клубы. Она ни у кого не просила в долг, никому не давала взаймы. Никто не видел, чтобы она пила в клубах коктейли. Все считали, что Ольга не любит алкоголь, на самом же деле она просто жалела денег на спиртные напитки. Она была не жадной, просто не могла потратить несколько фунтов на коктейль, зная, что завтра нечего будет есть.
Знакомые девушки называли ее «высокомерной русской сучкой», потому что она никогда не рассказывала о себе и не выставляла свои чувства напоказ. Женщины ее не любили, зато мужчины, наоборот, стремились к ней. И Ольга им уступала. В тот период жизни у нее было много любовников, но не было любви. Со стороны могло показаться, что эта юная леди безучастна и несколько аморфна. Такое впечатление складывалось у тех, кто смотрел на людей поверхностно, не утруждая себя вглядеться внутрь. Никто не знал настоящую Ольгу. На самом деле она была отзывчивым, чутким человеком, просто еще никому не удалось заставить ее раскрыться. Она была закрытым бутоном, такой и осталась, так и не позволив себе распуститься.
А потом ей позвонил Марвин Роуз – управляющий самым известным модельным агентством в Лондоне. Счастью Ольги не было предела. В это же время из Москвы пришло известие о смерти отца. Инфаркт в пятьдесят четыре года. Осознание того, что теперь за ней никто не стоит, что она лишилась незаметной и ненавязчивой поддержки отца, появилось в тот момент, когда мистер Роуз озвучил вслух предложение, которое потрясло Ольгу. Она шла в агентство с надеждой на блестящее будущее. Сидя же перед Марвином, высоким блондином с красными щеками, глядя, как горят его глаза, с жадностью рассматривающие ее лицо, она услышала громкий хлопок двери, означающий, что ее мечтам о карьере модели не суждено сбыться.
Марвин, ловкий сукин сын, с улыбкой сообщил, чего именно он ожидает от Ольги. Он протянул ей фотографию мужчины лет пятидесяти и сказал:
– Ты ведь понимаешь, насколько хороша собой? – Секундная пауза. – И он понимает. Этот господин желает, чтобы ты его сопровождала.
Она даже не посчитала нужным ответить. Просто встала и ушла. Марвин бросился за ней следом. Такого, как говорили потом, с ним никогда не случалось. Ему еще не приходилось уговаривать девочек получить легкие деньги, проведя несколько часов в обществе богатого мужчины. Никто и не думал отказываться. Он сам был удивлен, когда побежал за этой холодной красоткой. Ольга не хотела слушать его увещеваний, но он все же умудрился всучить ей свою визитку, заставив пообещать, что она непременно позвонит, если передумает.
Растерянная и ошеломленная, в тот вечер Ольга впервые открылась девицам, с которыми жила. Как оказалось, девушки, такие же несостоявшиеся модели, как и она сама, часто прибегали к подобному заработку.
– Обычная практика, – засмеялась одна из них, натягивая чулки. – А на что, ты думаешь, мы живем, покупаем шмотки, жратву? Брось, Ольга, в каком мире ты находишься?
– Посмотри, какую шубку прикупила себе Мэри, – вступила в разговор другая.
– Да, нежадный хрыч попался, – хихикнула Мэри. – Не будь дурой, Ольга. Ты ведь не какая-нибудь дочь миллионера, и деньги у тебя под подушкой не растут. Прогнись немного. Там, глядишь, и в журнале появишься. Если прогнешься хорошо.
Ольга оторопело улыбнулась.
– Вот-вот, аристократка ты наша, раскрой глаза. Мир совсем не такой, каким тебе кажется, – в голосе Мэри послышалась злость. – В этом мире каждый хочет отхватить свой кусок торта. И ты в том числе. Ты ведь хочешь стать моделью?
Ольга кивнула.
– А кто-то хочет тебя, – продолжила Мэри, накинув на худые плечи норковую шубку. – Основной закон жизни: даешь, чтобы брать.
Ольга прокручивала этот разговор в голове, пока не закончились деньги, оставшиеся после продажи родительской квартиры в Москве. Марвин принял ее сухо, он уже не был вежлив, но глаза его так же горели, как и в первую встречу.
Все как-то быстро завертелось. Ольга даже не заметила перехода из одной ипостаси в другую. Еще несколько месяцев назад она была дочерью дипломата, а потом вдруг стала женщиной, торгующей своим обществом, а заодно и телом. Она стала проституткой, хотя официально считалась моделью. Конечно же, она ничего не рекламировала, нигде не снималась. Но ее портфолио в агентстве считалось одним из лучших, правда, стояло оно на другой полке и было помечено особой меткой.
Что она чувствовала при этом? Ни страха, ни боли, ни смущения, лишь пустоту. В голове вертелись слова русской песни, которую она слышала в Москве, когда приезжала на похороны отца. Вот их она и прокручивала про себя: «Шелковое сердце не пылает и не болит. Никогда не будет любить». Песня об Ольге Соллер. Она запретила себе чувствовать, сознательно превратившись в лед.