С величайшей осторожностью я начала подъем. Наверное, вид карабкающейся по строительным лесам беременной женщины кому-то может показаться забавным. Но мне сейчас было не до того, чтобы думать об этом. Леса состояли из брусьев, вогнанных в специальные отверстия в стене и выступающих оттуда футов на шесть, к этим брусьям были привязаны веревками крепкие шесты, уложенные поперек. Я становилась ногой на шест, подтягивалась, упиралась коленом в следующий и снова подтягивалась.
Я почти добралась до верхнего настила, когда взорвалась острая боль внизу живота. Мне едва удалось сдержать готовый вырваться крик.
О небо, только не это! Я перевела дыхание и, когда боль немного отпустила, забралась на настил. Теперь оставалось только перебраться в нишу окна.
Оказавшись там, первым делом я заглянула в темное нутро башни. Пустота. Гораздо ниже моего проема виднеется вмурованная в толщу стены лестница, спиралью обвивающая башню изнутри. Но до нее мне никогда не добраться.
Только теперь я почувствовала, что мои юбки мокры насквозь, а по ногам струится теплая жидкость. Я растерялась, и вдруг поняла, что произошло. Отошли воды!
Пречистая Дева, неужели сейчас?.. Здесь?..
Глотая слезы и борясь с рыданиями, я не сразу заметила, как светло стало вокруг. Церковь Святого Дунстана полыхала, дым относило ветром в сторону, и жадные языки пламени с треском прорывались сквозь кровлю. В свете пожара я с ужасом увидела внизу Бэртраду и рядом с нею — Гуго. Он протирал глаза и надрывно кашлял.
И все это означало, что отца Мартина больше нет.
Никогда еще я не оказывалась в столь безвыходном положении. Мои враги внизу, я нахожусь между небом и землей, а мой ребенок решил, что пришла пора явиться на этот свет. Чудовищно!
Я уперлась ногами в противоположную стенку оконной ниши, понимая, что, хочу я этого или не хочу, — сейчас придется рожать. Я гладила живот, что-то бессвязно шептала, успокаивая дитя и умоляя его побыть во мне еще хоть немного…
Из состояния болезненной отрешенности меня вывел звенящий, как медь, голос Бэртрады:
— Что бы ты ни говорил — я не уйду отсюда! Что с того, что в церкви ее не оказалось! Она прячется где-то здесь, и я не позволю этой твари вновь восторжествовать!
Мое тело притихло. Я осторожно взглянула вниз.
Гуго держал графиню под руку, словно собираясь увести, до меня долетали обрывки его увещеваний. Он говорил о том, что зарево пожара привлечет людей, и их могут застать здесь. Третий убийца, трусливо озираясь, топтался рядом. Было похоже, что в любой момент он готов броситься наутек.
В мою сторону потянуло удушливым дымом. Я закрыла лицо краем капюшона, глаза заслезились. Сколько я смогу продержаться? Господи, пусть те, что внизу, уйдут. Пусть хоть это мне не угрожает. Я почти обезумела от страха и отчаяния, и единственное, что сознавала отчетливо, — я теряю ребенка.
Мне казалось, что я готова ко всему. Но новый приступ резкой боли разразился столь внезапно, что я не сдержалась и вскрикнула, тут же зажав ладонью рот. Я замерла, охваченная ужасом, но когда снова взглянула вниз, увидела — все они пристально глядели на меня. Дым отнесло ветром в сторону, и я была отчетливо видна в оконной нише, озаренной пламенем.
Снизу донесся злобный хохот Бэртрады.
— Разве я не говорила! Чутье меня не подвело!
В следующий миг она метнулась вперед. Гуго попытался ее удержать, но графиня вырвалась и начала взбираться по лесам. У нее это получалось легко — глядя вниз, я видела, как быстро она преодолевает ярус за ярусом. Она казалась лишенной плоти и веса — как злой дух или ядовитый паук. Лишь на миг, когда Бэртраду заволокло дымом, я потеряла ее из виду. Когда же снова подул ветер, я обнаружила, что она оступилась и повисла на руках.
Ничего в жизни я не желала так пламенно, как того, чтобы графиня сорвалась и упала. Вся сила моей ненависти к этой женщине воплотилась в желание
Гуго что-то отчаянно кричал, пламя полыхало совсем рядом, грозно гудя и обдавая меня жаром. Внезапно я обнаружила, что Гуго и его приспешник бегут прочь, но что это может означать, уже не могла понять. Я стонала от нахлынувшей сумасшедшей боли, распинающей и ломающей все тело. Мой ребенок был напуган, он метался и не мог найти пути наружу, он погибал… А виной всему этому была черная женщина-паук, подбиравшаяся все ближе.
Когда боль немного отступила, Бэртрада уже стояла на дощатом настиле у моей ниши. Мы были совсем рядом, но, как ни странно, я больше не боялась ее. Осталась только ненависть, ослепитальная, как пламя горящей церкви.
— Ну вот я и здесь, — прорычала Бэртрада, извлекая меч из ножен.
Заметила ли она, что со мной происходит? Едва ли. Но ответить ей придется за две бессмертных души. Поэтому я негромко проговорила:
— Гореть тебе в геене огненной!
Бэртрада снова захохотала — так, наверно, смеются демоны в аду.
— Сперва ты отправишься туда, шлюха!
Я видела, как она выпрямилась во весь рост, и сама невольно поднялась, перестав чувствовать боль. Эта женщина причинила мне столько горя, что я сама не раз мечтала убить ее. Сейчас сила на ее стороне, но неужели я буду молча ждать, пока она заколет меня и моего ребенка, словно мясник овец?
Теперь я стояла, одной рукой опираясь на каменную кладку ниши и понемногу пятясь. Графиня занесла меч, пристально глядя мне в лицо, и ее зубы блеснули в свете пламени. Дым застилал глаза, хлопья пепла летели, как черный снег, воздух дрожал от жара. И уж не знаю, как это вышло, но внезапно я одним движением сорвала свой плащ и в тот же миг, когда Бэртрада сделала выпад, комом швырнула ей в лицо. Плащ развернулся в полете, накрыл ее голову, и слепой удар меча пришелся по камням рядом с моим плечм. Я стремительно бросилась вперед и перехватила ее руку у запястья. Пытаясь сорвать с головы плащ, Бэртрада потеряла равновесие, покачнулась, но меч не выпустила — и тогда я нанесла ей удар ногой в отчаянной надежде столкнуть с лесов. И — о ужас — сама потеряла опору.
Я ухватилась за край ниши, но мои ноги уже скользили вниз. Рухнув спиной на камни, я взвыла от нестерпимой боли, тело мое судорожно изогнулось в попытке перевернуться и зацепиться за любой крохотный выступ — но напрасно. Я начисто забыла о графине, и лишь каким-то чутьем сознавала, что ее больше нет рядом.
Перевернуться мне удалось уже в воздухе — и тут произошло чудо. Прямо в моих окаменевших от напряжения руках оказалась перекладина лесов, и я впилась в нее скрюченными пальцами и повисла над бездной.
Однако чуда хватило ненадолго. Мое тело было слишком тяжелым, и я не могла удержать себя. Густой дым не давал вздохнуть. Я чувствовала, как один за другим разжимаются пальцы. Когда же силы окончательно покинули меня, я прекратила сопротивление и соскользнула в пустоту…
Меня подхватило множество сильных рук, и я, уже распрощавшаяся с жизнью, удивилась этому так, что не берусь описать. Затем эти руки бережно несли меня и бережно укладывали устланную мягким землю. Я пребывала в полузабытьи, и вполне могла решить, что уже покинула грешную землю, если бы до меня не донесся голос Эдгара.
— Гита!!!
Передо мной возникло из багровой тьмы его искаженное болью и страхом лицо. Теперь я слышала и другие звуки — возгласы, гул огня, чей-то истошный вой.
— Где же ты был так долго?..
По его лицу текли слезы. Я попыталась улыбнуться, и вдруг закусила губу.
Словно чудовище из мрака, на меня вновь обрушилась боль. Я изогнулась в руках Эдгара и забилась как рыба.
— Эдгар, у меня начались роды!..
Он растерянно огляделся.
— Эй, кто-нибудь! Да помогите же! Скорее!..
В корткий миг облегчения я слегка повернула голову к огню — и увидела все, что должна была увидеть собственными глазами.
Графиню вынес из огня Пенда. Его кожаная куртка тлела во многих местах, и кто-то накрыл его плащом. Я приподнялась на локтях, глядя на то, что он опустил на землю.
Это уже не походило на человека. Нечто скрюченное, обугленное и пузырящееся, отвратительно смердящее горелой плотью. Но внезапно это нечто пошевелилось и медленно повернулось ко мне. Там, где должно было находиться лицо, среди багровых пузырей и потеков слизи блеснул глаз. Единственный. И он уставился на меня.