Однажды, когда мы уже почти наполнили свои ведра, немца на посту сменил румын. Замерзший румынский вояка, натянувший поверх формы какую-то женскую одежду, сразу стал нас прогонять, бить прикладом винтовки, а потом уже собранный нашими больными ручками уголь высыпал в глубокий снег. Я залезла в сугроб, чтоб спасти хоть какие-то кусочки угля, а эта тварь, гнида, мамалыжник вонючий, смотрел и смеялся. Чуть не плача от обиды и собрав последние силы, я вылезла из сугроба и в сердцах крикнула ему: «Гад! Паразит! Вот прилетит мой папа и бомбу на тебя сбросит!» Боже, как он зверски меня избил! Втаптывал своими коваными сапожищами в сугроб и всё что-то верещал «по-цыгански», как сорока. Дети побежали домой, сообщили взрослым во дворе, они притащили меня к бабушке, и я три дня лежала, не в силах встать, харкая кровью.
Пелагея Прокопьевна пошла жаловаться в городскую управу. К чести немцев, они провели разбирательство и, видимо, допросили того румына, потому что вскоре пришли теперь уже выяснять, почему ребенок так сказал. Бабушка приказала мне мычать в углу, а сама, прикинувшись полудурой запричитала, мол, девчиночка не в себе, всё выдумала, а отца ее якобы забрали в НКВД, чего ее слушать! Хорошо, что обратное никто не мог подтвердить: в городе меня не знали. Немцы покрутились-покрутились, пожали плечами да ушли, обошлось, слава Богу.
Помню, как-то ночью, уже под утро, немцы сбили наш «небесный тихоход» По-2, прилетавший сбросить бомбы на их расположение возле водокачки. Подбитый самолет прошуршал над домами и опустился на прибрежные камыши около Кубани. Рано утром мы, ребятишки, побежали посмотреть и, если надо, позвать на помощь взрослых. В самолете находились две летчицы, «ночные ведьмы», как звали их немцы, — светловолосые молодые девчонки, шлемофонов на них не было, на груди награды. Одна девушка, по-моему, штурман, была мертва, а пилот тяжело ранена, стонала, просила пить. Но ни напоить, ни оказать помощь летчице ни мы, ни прибежавшие забрать нас женщины не успели: к самолету неслись две немецкие машины, бежали полицаи. Мы спрятались в кустах. Один из эсэсовцев в черной форме со свастикой на груди, взобравшись на крыло, не спеша передернул затвор «шмайсера». Раненая летчица, собрав последние силы, попыталась вылезти из самолета, но гад-фашист, ухмыльнувшись, добил ее из автомата. Их тела увезли. Немцы решили провести пропагандистскую акцию. Как рассказывали очевидцы, целый день по городу ездила открытая охраняемая полицаями машина с телами тех летчиц. Ветер трепал их спутавшиеся светлые волосы, а вражеский матюгальник пафосно вещал: «Победа великой «непобьедимой» Германии близка! Все мужчины перебиты, поэтому большевики посылают воевать женщин! Да здравствует великий фюрер!»
Этот эпизод перепахал мою душу. Я всю жизнь собирала материалы о своих кумирах — отважных летчицах ночной бомбардировочной авиации, вырезала статьи о них из газет и журналов, в сотый раз перечитывала книгу А. Магид «Гвардейский Таманский авиационный полк». Вечная им слава!
Тем временем, наша доблестная Красная Армия перемолола армию Паулюса, победила в Сталинградском сражении и перешла в стремительное наступление. Наш прорыв грозил окружением и разгромом всей южной группировки войск гитлеровцев, поэтому они стали спешно отступать, не успев уничтожить население, оставить после себя пепелище — самим бы ноги унести. Морозы крепчали. Хорошо помню ту жалкую отступающую рать. От прежней помпезности и бравады не осталось и следа — пилоточки, поверх них женские платки, шарфы, одни носы торчали. Румыны вообще испарились еще раньше своих немецких хозяев. Уходили и полицаи, кто не смог, сдавались сами и сдавали нашим своих же.
13 февраля 1943 года наши входили в Краснодар — я каждый год праздную эту дату. Мы с другими ребятишками радостно метнулись к нашим бойцам и… оторопев, замерли в растерянности: непривычные для нас, южан, белые овчинные полушубки и непонятные погоны — уходили-то в петлицах с треугольниками, кубиками и шпалами на них. Но бойцы, видя нашу растерянность, рассмеялись: мы, мол, детишки, свои-свои, родные… Наши отцы воевали на фронте, мы наивно расспрашивали, не видели ли они их, не знают ли, называли фамилии. Бойцы нас обнимали и обнадеживали: все папы скоро вернутся домой!