Перед моим уходом врач вручает рецепт и наказывает:
— Принимай, когда невмоготу… Но только покупай в аптеке. На базаре дешевые не бери. Мошенничают люди, продают все, что надо и не надо, не бери на базаре…
Я старался исполнять советы врача, благо мне это ничего не стоило. Когда начинался рассвет и было безоблачно, мама будила меня, я одевался, выходил из дома и встречал первые солнечные лучи, прогуливаясь по безлюдной улице…
Время подталкивало жизнь вперед. Правая рука обретала прежнюю силу, косточки кисти левой руки срастались, но в руке оставалась слабость, и тяжести поднимать или носить я не мог. Так на всю жизнь левая рука оставалась «нестроевой». Тяжело переносил головные боли, старался больше находиться на свежем воздухе. Появилась новая проблема с глазами: при чтении быстро наступала утомляемость, буквы расползались, строка налезала на строку…
Я много разговаривал с мамой. Как помнится, она специально касалась тем, не связанных с войной. Мы говорили о сложностях жизни, о людском горе. Мама старалась читать Горького, о его скитаниях, рассказывала о своей молодости: учебе в гимназии, любви к творчеству Пушкина, Лермонтова, читала по памяти стихи других классиков русской литературы. Помнится, однажды она пыталась сравнить мою судьбу с судьбой Джека Лондона. Она всеми силами боролась за мое становление, хотя осознавала, что угасала сама. Об этом я догадался позже, уже после ее смерти.
Мир ограничивался для меня пределами дома. Меня ничто не интересовало, и никто не интересовался мною. В первые дни после возвращения из госпиталя еще заходили соседи. Причем только женщины в сопровождении ребятишек. Они радовались за маму, за меня, выплескивая свою беду и страдания за судьбу своих мужей, оставшихся навечно на войне, и детей, которых ждала безотцовщина. В каждом доме, в каждой семье поселялось горе.
Голос Левитана по радио ежедневно торжественно возвещал о победах над фашистами на фронте, перечислял освобожденные города и села, количество сбитых и уничтоженных самолетов и танков противника, потери врага в живой силе и героизме нашей Красной Армии. Последнее время эти новости стали мало интересовать меня. Поздно, слишком поздно начинался Парад Победы, и все это тускнело перед видимой мною действительностью, в которой жили люди здесь, в тылу.
СУДЬБА ИНВАЛИДНАЯ
Величина людского горя удручала, и это уже не удивляло, к страданиям привыкли. К этому добавились новые черты войны — инвалиды. Это страшное лицо войны. Безногие, они, в полном смысле слова, ползали по земле, опираясь о нее руками, чтобы хоть как-то передвигать свое тело, и выглядели, как обрубки человеческие. У кого-то отсутствовали голени ног, и люди передвигались, часто и мелко «шагая» на коленях, прикрепляя под колени куски резины от автопокрышек или дощечки.
Они выглядели более человечно, смотрелись и казались выше ростом и могли, если так выразиться, ходить, а не ползать. Среди инвалидов стали появляться и такие, кто вместо потерянной ноги опирался на изготовленный из дерева протез. Такие самодельные «ноги» известны всем инвалидам.
Более распространены были костыльники. У них вообще не было ноги или голени, двигались они, опираясь на костыли. К ним сочувствия у людей было меньше, но они все же сохраняли человеческий облик…
Меньше внимания привлекали безрукие инвалиды. Их не замечали: рукава пиджака или куртки были заправлены в карманы. А если была цела хоть одна рука, то на лице такого инвалида можно было увидеть и улыбку…
Особое чувство вызывали слепые, которые обычно передвигались с поводырем. Они пользовались спросом у зрячих мошенников, которые водили слепых и выпрашивали милостыню у сердобольных матерей и вдов…
Внимание к инвалидам все уменьшалось, беда примелькалась, все казалось уже обычным, естественным. Базары, потом вокзалы с буфетами, многолюдные места, где можно просить подаяние и выпить водки, были постоянным пристанищем для этих обездоленных людей.
О жертвах войны буду много говорить впереди, потому что о них всегда говорили мало, зато взахлеб орали «ура» победе над фашизмом. И мало, пожалуй, вообще не говорили о жертвах. Честно и откровенно. А сейчас и вообще молчим о них.