В Свердловске, после приземления самолета, как только открылась дверь, раздался голос: «Кто здесь с пальмами для госпиталя?»
Встретили просто, по-человечески: доставили пальмы от борта самолета к госпитальной машине, переложили и поздравили с наступающим Днем Победы.
Инвалид войны Григорий Файзулин, мастер-универсал, подготовил заранее в госпитале для пальм красивые ящики, и ко Дню Победы пальмочки украшали палаты и холлы госпиталя, радовали своим присутствием.
С годами пальмы подрастали, число их потихоньку сокращалось, а сегодня в госпитале пальмы уже не увидвишь: разбежались.
Было все это, было! Было время, и жаловаться на Аэрофлот не было оснований, причин. И люди были ближе к судьбам ветеранов войны, не говорю о власти, терпеливо пропускали инвалидов в очередях, частенько и защищали, как это было например со мной в Сочи.
Пришли другие времена, для Аэрофлота утратились ценности человека, обернулись они деньгами: деньги… деньги. Хотя отдаю должное: не забывает Аэрофлот ветеранов в преддверии Дня Победы — предлагает бесплатно слетать по России старым людям, напоминает о себе, проявляет акт гуманности. Похвально и спасибо.
А если говорить о народе — печальная история: народ вместе с ветеранами ограблен властью, предан, затоптан в цинизме, лицемерии, лжи власти. Утратив при этом надежды на себя, на собственные силы и здравый смысл.
Так есть, так живем.
АЛЕКСЕЙ
В начале восьмидесятых годов прошлого века, уже в новом госпитале, ближе к весне, мотаясь по процедурам, проходил ежегодный, очередной курс лечения. В коридоре второго отделения заметил: за столом сидит ветеран с очками в темной оправе на носу и читает книгу. В какой-то момент ветеран нагнулся над ней, как бы ткнул ее носом и языком ловко перевернул страницу, а затем продолжил чтение. Я понял в чем дело — руки его висели, как плети.
…Мало ли мне приходилось видеть инвалидов: безногих, безруких, слепых, изуродованных войной, общаться с ними — обычная и привычная картина, удивляться нечему. Помнится, в палате рядом со мной лежал слепой ветеран. Днем он постоянно спал и ворчал, когда его будили и звали на процедуры. Врачи и сестры недоумевали, как Володя может спать день и ночь?
Я же знал причину тревоги врачей и медсестер: как только палата засыпала, Володя под одеялом начинал… читать! Никто до утра ему не мешал, и он, проводя пальцами по строкам книги, жил в реальном, зримом мире.
Прошло около двадцати лет. Как-то поднимаясь по лестнице госпиталя, я разговаривал с идущим рядом со мной человеком. Слышу:
— Витя, Максимов! — окрикнул меня солидный мужчина в темных очках, мимо которого я прошел. Остановился, подхожу — ничего не понимаю, вижу — человек слепой. Он говорит:
— Ты что же, не видишь старых друзей, не узнаешь? Я вот хоть и слепой, а сразу узнал, хотя мы и не виделись с молодости.
Я взвыл: «Володька, елки-палки, сколько лет…» Узнал по голосу. Только слепым такое дано.
…Как и тогда, увиденное напоминало о себе, и захотелось мне познакомиться с инвалидом. В отделении медсестра указала на дверь палаты. Подхожу и через стеклянную дверь вижу: за столом сидит знакомый инвалид и… лакает из стоящей перед ним тарелки суп, как собака, языком. Смотрю, не отрывая взгляда, спешу к посту и спрашиваю медсестру:
— Вы что, почему не кормите инвалида? Там, в палате… он же сам…
Знакомая, еще по старому госпиталю, уже в годах медсестра, понимая меня, в доброжелательном тоне успокаивает:
— Алексей Матвеевич сам почти все ест. Он давно у нас, мы только наливаем ему в тарелку. Он сам ест и не позволяет его кормить, разве что после посуду убираем да стол вытираем. Полотенце ему еще кладем на стол: когда ест, лицо о полотенце вытрет. Алексей Матвеевич добрый, хороший…
Захожу в отделение. Алексей сидит в коридоре на диване и играет в шахматы, наклоняясь, губами переставляет фигуры. Подсаживаюсь, комментирую ходы в игре, так и познакомились. После нескольких встреч стала мне известна судьба этого ветерана войны, лейтенанта, с орденом Красного Знамени.