Так вот почему Хранитель — ты, Борондир… В тебе таится странная сила. Ты заражаешь своей верой. Вот в чем твоя сила… Та же, что и в Советнике. Только в тебе искренность, пусть и нелепая на взгляд таких приземленных людей, как я. А в нем — что-то паучье. Опасное. Кто он? Зачем это ему? Чего он добивается?
— Борондир… — не узнаю собственного голоса. — Я что — уснул?
— Вы были в обмороке. Ну, хвала небу, все кончилось!
— А вы что, еще и небу поклоняетесь?
— Да заткнитесь вы! Вы же сейчас не то что бледный, вы ж зеленый! Прозрачный!
— Развоплотился, — хмыкнул я. Голова не на месте, это точно. Но я был уже спокоен. — Борондир…
— Да?
— Почему вы не сбежали, пока я тут… валялся? Стража ночью дрыхнет, время спокойное. Возможность была.
Он недоуменно воззрился на меня.
— Вам же было плохо. Да еще и из-за меня. Нет, я не про чтение. Вы же, как я понимаю, уже много ночей не спите толком. Я не могу оставить человека без помощи.
Я сел, подперев рукой щеку, и уставился на него. И что мне теперь делать?
Я не знаю, кто таков Советник. Я не знаю в точности, чего он ищет, но по его вопросам могу догадаться, что ему нужна именно Книга. Он о ней знает. Для чего она ему — ну, вот и еще один повод изучить ее как следует. Опасная игра. Что ж, я люблю опасность.
И я не отдам тебя, бедный мой проповедник, никому. Чтоб я провалился, ты нравишься мне, Борондир. Хотя бы тем, что испугался за меня…
Надо выспаться. У меня еще слишком много дел до завтрашнего — то есть уже нынешнего вечера.
Скоро рассветет. Борондир прикорнул в моем закутке. Оно и лучше. Теперь я спокойно почитаю, без этого чародейства. Надо же, как это на меня повлияло! Наверняка кто-то вот так же некогда обратил и Борондира.
Нет, это просто невозможно. Я ВИДЕЛ все это, я переживал чужие страдания как свои, мне просто страшно было! Если бы я был более возвышенным, мечтательным, менее приземленным человеком — Борондир обрел бы нового соратника по вере…
Когда же я перечитывал эту повесть… Тут все оказалось не так. То видение, которое соткал передо мной Борондир, совершенно не вязалось со словами. А если их читать внимательно, отринув ту высокую трагическую картину, что вставала тогда передо мной, то получалась совершенная нелепица.
…Я представляю свой разговор с Борондиром. Наяву я его просто не выдержу. Я и так чуть не по стенкам бегаю.
— Борондир, вы понимаете, что такого просто не могло быть?
— Это писал очевидец.
— Какой очевидец? Который видел все своими глазами? Или «видящий»? Если первое — то я вынужден сказать, что Мелькор был полнейшей бездарностью в военном смысле.
— Он неумел воевать. И не желал.
— Положим. Но ведь его воины были, как говорит ваша Книга, прекрасно вооружены и обучены. И уж драться в строю-то наверняка умели. А то, что описано здесь, смеха достойно, сударь мой.
Если же это узрел «видящий», то я позволю себе сильно усомниться в том, что их видения показывают им истинные события. Красивое описание боя не заслоняет его очевидной нелепости. Так что я могу только вот что предположить: если это истинное описание событий, то с уходом Гортхауэра все с немыслимой быстротой развалилось. Воины просто разучились сражаться. Это заставляет меня предположить, что они и вправду не обладали собственной волей, а находились под полной властью Мелькора, который воевать не умел. А что Гортхауэр гениальный полководец — верю. Охотно верю. Даже по нашим хроникам это видно. А уж нолдор, которых он в конце концов раздавил, воевать умели. Второе мое предположение — все это чистая выдумка, которую вам пытаются навязать как истинное событие.
Хорошо же. Разберемся, насколько это может быть истинно. Но я буду в своем разборе ссылаться и на наши хроники. Не все в них лживо, как вы сами можете заметить.
Итак. Ангбанд — сильнейшая крепость, встроенная в горную гряду, отсекающую изрядный кусок севера. Был бы я Мелькором, я бы до упора держал этот рубеж. И был бы мир поделен на две части: что на севере — мое, что за горами на юге — ваше. И никто ни к кому бы не лез. Тем более что такую крепость можно держать малыми силами. Я не знаю, были ли там горные проходы. Даже если были — их тоже можно охранять или, в случае чего, перекрыть. И тогда север — мой. И там могут укрыться все мои союзники. Поскольку Валар уже не придут в Средиземье — впрочем, вы тут не согласитесь со мной, — то мне бояться нечего. Ладно. Как бы то ни было,
Ангбанд пал. Но по нашим хроникам, его взяли с огромным трудом и потерями. По вашим — Мелькор сдался сам, чтобы не проливать лишней крови. Ну, будь я Мелькором, я сдался бы куда раньше. И не позволил бы никому умирать за меня.
— Он должен был увериться в том, что все его люди ушли.
Он прикрывал их.
Войско из Валинора, по разным источникам, шло до Ангбанда лет семь-десять. С боями. За это время только дурак не успеет уйти. Если бы Мелькор на самом деле заботился о том, чтобы все обошлось без крови, ему хватило бы ума незаметно исчезнуть из Аст Ахэ и пойти в Валинор сдаваться. Тогда вообще никакого нашествия не было бы. Но, насколько я понимаю, ему почему-то всегда необходимо было, чтобы все узнали о его страданиях и сомнениях и вовремя остановили его, чтобы потом радостно пролить за него кровь. Которую он оплакал бы.
Поймите, не может прекрасно обученный воин — будь то воин Знания или как там еще, все равно же их учили сражаться — действовать так нелепо! Какого назгула они вылезли за ворота? Красиво умирать? Знаете ли, меня учил мой сотник, что смерть должна быть не красивой, а полезной. Потом — если уж щитовой строй, так во втором ряду копейщики стоят, а иначе эта стена щитов долго не продержится. Ее прекрасно пробьют клином. Это же азы, понимаете, азы! А ваши отборные воины, гордость Твердыни, их просто не знают! Кстати, у них за спиной ворота были заперты, что ли? Или нет? Если второе — то я еще раз скажу: дурость, дурость и дурость. По вашему описанию не поймешь, правда. Вроде бы воины Твердыни отступали по коридорам — стало быть, врата были все же открыты. Бред. Затем — «лучники выпустили два залпа и взялись за копья». А где они эти копья держали до сих пор? А? Нельзя одновременно стрелять из лука и держать копье. Хотя бы даже под мышкой. А этот воин Аст Ахэ, которому отрубили ногу? Вроде бы везде говорится об их латном доспехе… Любой дурак знает, что для того, чтобы ногу не отрубили, надо поножи надевать, и уж отборные воины Твердыни наверняка это знали. Так что же этот с голыми ногами в бой полез? Все забыл?
Наверное, как и тот, кто это писал, забыл о том, что не было среди валинорского войска майяр. Только Эонвэ — да и тот не вступал в бой. Валар не вступали на землю Средиземья, ибо знали, что, если вступят в бой они, — Арде конец. Не Мелькор заботился о ней — они. И потому эльфы Валинора пришли умирать за Средиземье, за ту самую Арду, которой они, в общем-то, и не знали, разве что из рассказов предков. Они пришли по зову долга. Умирать за чужое благо. Писавший это забыл, что у эльфов не было драконов, что не было у них ничего подобного балрогам. Забыл о том, что эльфы своей кровью оплатили путь к победе.
Нет, это не видение. Не картина того, что было. Это написал некто, кто хочет меня уверить в том, что было именно так, но вот только настоящего боя он в жизни не видел. Да и драться скорее всего не умел.
Но я очень отчетливо вижу то, что проступало сквозь скупые строки эльфийских хроник. Я видел эти тяжелые бои с орками, медленное продвижение на север, видел страшную схватку у врат Ангбанда, видел изрыгающих огонь драконов и горы трупов, видел, как рассекали доспехи воинов балроги, как уже почти исчезла надежда — и тут в небесах вспыхнула звезда на челе Эарендила…
Нет, я не могу поверить. То красивое видение, которое создал предо мной Борондир, рассыпалось в прах при спокойном прочтении. Нельзя слепо полагаться на чувства.