— Да говори же! — снова тот же свистящий шепот.
Говорить?., да-да, сейчас… нужно что-то сказать… поблагодарить за честь…
Он глубоко вдохнул безвкусный, режущий грудь воздух.
— О Великие… и ты, Король Мира, пресветлый Манвэ Сулимо…
Слова — чужие, такие же режущие и безвкусные, как этот; воздух.
— Я, Финрод, сын Арафинве Златокудрого…
Не глядя, поклонился отцу — словно дернулся.
— …потомок Финве, избранника Валар… благодарю вас за высокую честь, что оказали вы мне… призвав из темной обители… на ваш пир… Речи твои… о Король Мира (когда же кончится эта пытка!)… золотыми письменами навеки… начертаны в сердце моем (что еще говорить, что, что?! Чего ты от меня хочешь…). Я… — Закашлялся, снова вдохнул. — Я счастлив тем, что хотя бы на шаг… смог приблизить… предреченную победу… Слова мои бессильны выразить… то, что ныне… переполняет душу мою…
Замолчал, неловко поклонился.
Отпусти меня, я уже все сделал… Зачем ты меня мучаешь…
— Благородный Финарато! Учтивые слова твои — отрада для слуха Великих. Высшей награды достоин ты — и получишь ее, ибо Великие умеют читать в глубинах сердец.
О чем это? неужели — еще не все…
— Ныне призываем Мы пред очи Наши тебя, Амариэ Мирэанна; да станешь ты драгоценным даром победителю, ибо, воистину, нет в Валмаре более бесценного сокровища, чем красота Старших Детей Единого, и нет радости большей для Владык Арды, чем соединить два любящих сердца, столь долго разлученных.
Амариэ подняла непонимающий взгляд на Короля Мира: как же это? Ее, ученицу самого Манвэ, избранницу его — и вдруг отдают, как вещь, какому-то жалкому Нолдо?
Ласковая улыбка: «Так нужно, дитя, мое».
«Да-да, конечно… Я понимаю, это — жертва, на которую я должна пойти во имя Твое… Ты милосерден, Ты кроток, Ты благ; Ты не мог поступить по-иному… Я понимаю, ведь Ты не отнимешь у меня своей милости; ведь я не по своей воле иду на это; так да будет воля Твоя! ведь Ты прав всегда и во всем, Ты справедлив, даже если справедливость ранит Твое сердце…»
И с улыбкой печальной гордости Амариэ шагнула к Финроду. Он отшатнулся, затравленно огляделся, ища глазами Владыку Судеб… Ирмо… Скорбящую Валиэ… Эстэ…
Их не было в зале.
Он был совсем один, а вокруг — улыбающиеся лица, и младшие майяр снуют меж пирующих, наполняя чаши, и уже поднимают кубки во славу новобрачных…
— Король Мира! — хрипло, с отчаяньем. — Я не достоин сей великой чести! Годы Средиземья измучили меня, омрачили мою душу — я не могу…
Легкий шепоток пронесся под бело-золотыми сводами — и тут же сменился благоговейным молчанием: отечески улыбаясь, Манвэ спустился с трона и взял двоих за руки:
— Да, страдания твои были велики, но нежные руки сей прекрасной девы, которую ныне Золотым Цветком Валинора наречем Мы, исцелят раны сердца твоего. Отныне вы — супруги пред лицом Единого и Великих, и да соединятся судьбы ваши, как ныне соединяем Мы ваши руки. И прими от меня свадебный дар…
В тишине торжественно вложил Манвэ маленькую белую ручку Амариэ в похолодевшую ладонь Финрода. И тут же подлетели расторопные майяр, возложили на головы супругов золотые венцы с бриллиантовыми цветами — вот он, дар Короля Мира жениху… и мучительно захотелось — сорвать, швырнуть об пол блистающую тяжелую корону, гнущую голову к земле, но — уже звучат здравицы, и вновь наполняются кубки, и снова кто-то сует в руки золотую чашу — слово Короля Мира, испейте из нее в знак союза… Он глотнул вина, обжигая горло, пряча глаза, чтобы не видеть сияющей застывшей улыбки своей златокудрой… супруги?.. Единый, за что мне эта кара…
И золотое ожерелье с сапфирами, искусная работа Нолдор, — по-обычаю, дар отца жениха — невесте.
— Песню!
Крик подхватили. Снова — улыбка Короля Мира:
— Не единожды в прежние времена услаждал ты песнопениями слух Великих, о Финарато. Так спой же и ныне нам, дабы звуками дивных песен наполнились души наши.
Песню… нет, этого он не отдаст им, этого они не получат! И страшно — страшнее, чем там, перед Жестоким, — видеть ожидающие лица, жадно блестящие глаза, и вся эта блистающая тысячеликая толпа, затаив дыхание ждущая — что сделает он, кажется ему внезапно стаей диких зверей, раздувающих ноздри в предвкушении крови… Нет, они не дождутся этого, он не станет бросать им на потеху свою душу, нет! Это страшнее смерти в гнилой дыре, и кривятся, и скалятся уже почти орочьи морды — ну же, мы ждем! И им — отдать последнее, что у него осталось?! Отняли любовь, свободу, заперли в золотой клетке и выставили на погляд толпе… даже Враг не придумал бы худшей пытки…
Враг… Должно быть, он тоже стоял — так, под взглядами, как под бичами, видел те же глаза Бессмертных, жаждущих нового развлечения. Легче, когда ненавидят; а когда — так?.. Сейчас он почти понимал Врага, и неожиданная тень горького сострадания, коснувшаяся его сердца, почему-то не только не показалась ему кощунственной, но даже не удивила его.
Он молчал. Острые ноготки Амариэ впились в его руку.
— Пой же — сам Король Мира просит. — Она продолжала улыбаться.
Он закрыл глаза, со стороны слыша свой голос:
— Да простят меня Великие и ты, о Король Мира, — поклонился вслепую. — Хриплый голос мой не приличествует веселому пиру. Но ведомо всем, сколь прекрасны песни госпожи моей Амариэ, потому ныне смиренно прошу я — пусть поет она перед Великими; и для меня после долгих лет разлуки усладой будет услышать ее.
Король Мира благосклонно кивнул. Амариэ выпустила руку Финрода, и он смог наконец открыть глаза. Уже никто не обращал на него внимания — все взгляды были прикованы к ней, и, дождавшись, когда колдовство песни-восхваления захватит всех, он незаметно выскользнул из зала…
— Владыка Снов…
— Знаю. Мне ведь необязательно быть — там, — не глядя, кивнул в сторону Таникветил, — чтобы понять.
— Если бы я знал…
— Не нужно ничего говорить. Ты уснешь надолго…
— И буду видеть сны?
Ирмо положил руки на плечи Финроду — ласково и успокаивающе:
— Звезды. Вечные звезды — и Песнь. Больше ничего. Спи… спи.
И чтобы тот, кто отрекся от короны и власти ради клятвы, кто бросил вызов Саурону, стал лгать и унижаться, тем более перед ТАКИМ Манвэ? Да никогда! И не укрылся бы он в садах Лориэна, чтобы спастись в забвении сна. Да он сбежал бы из такого Валинора, умер бы еще тысячи раз, только бы не предавать души своей!
Я заглянул в закуток — Борондир сладко спал, и я решил не будить его, хотя опять захотелось схватить его за шкирку, как кот — крысу, и трясти, трясти… Да о чем спорить-то? Ну не могу я поверить в ТАКОГО Финрода и ТАКУЮ Амариэ, опять начну на беднягу орать, он снова захочет дать мне пощечину… Сейчас не до того. Времени мало. Мне нужно успеть…
ГЛАВА 30
Месяц гваэрон, уже 21-й. Ночь
Борондир спал. Наверное, видел во сне что-то приятное, поскольку улыбался. А я читал. Я должен был успеть.
Справа от меня лежала та карта, которую начертил прежде, чем провалиться в сон, Борондир. Надо сказать, у него не только почерк был четким и разборчивым, но и на редкость твердая рука. Конечно, он сделал скорее план, чем настоящую карту, но настолько хороший, что по нему вполне можно идти без особых сложностей. Указаны приметы, даже созвездия и звезды, по которым можно идти ночью. Названия примет давались на местных языках. Он сказал, что если я знаю хотя бы несколько слов или фраз на ах'энн, то там, на северо-востоке, меня, по крайней мере, жрецы тамошних племен поймут и направят куда нужно. Я сравнивал наиподробнейшую карту, одну из лучших во всем Королевстве, с этим планом, и мысленно прокладывал свой путь. Почему я был так уверен, что мне придется пройти этим путем, — не знаю. А вот что я побываю в Хараде — это уж я знал точно. Иногда все происходит как бы само собой — Линхир всегда говорил мне: доверяй своему чутью, у тебя оно есть.