- Мм...Уу., - выдавил я, привлекая внимание Ринаты к себе.
- Уу, - я перехватил ее поперек талии и положил голову ей на плечо, продолжая изображать на своем лице бессознательное, сродни животному, то ли страдание, то ли на грани с паническим испуг.
- Наата., - нарочно растягивая ее имя протянул я, стискивая ее стан в своих руках:- Нната! :но вампир в моих руках продолжал упорно смотреть на водителя и я уже почти физически чувствовал, как изгибается и становится пластичной ее точеная, в корсете, фигурка. Она сейчас была зверем в теле человека. Но мне не нужна была смерть этого, пусть и потерявшего свое честное лицо, человека. Посмотрев на Павла Сергеевича и убедившись, что он смотрит на дорогу перед собой, я выпрямился, на сколько это позволяла кабина ЗиЛа, и тряхнув Ринату неуловимым для человеческого глаза движением, приник к ее уху, и жестко произнес: - Хватит.
Атанас часто использовал на нашей, хрупкой на вид, родственнице ментальные силы и резкий, до рыка, злой тон. И, как не странно, это словно "отрезвляло" Ринату. Но я смог научиться лишь придавать голосу властности и силы. Рина считала, что я копирую "деда" и стремлюсь показать ему, что я не так уж и мягкосердечен, как кажется. Что я то же, как и он, когда нибудь смогу выкосить целую деревню или городишко за одну ночь. Но мне не нужно было кому-то и что-то доказывать. Себе самому я уже все, что хотел доказал. Я не стал таким же монстром как Атанас или "сестрица". Да, я убивал, но при этом выбирал тех, кто заслуживал смерти по закону. По справедливости. Да, я вершил судьбы без суда и особого следствия, но верил, что даже так делаю этот мир только чище и спокойнее. И безопаснее для тех, кого вряд ли еще когда нибудь встречу на пути своей жизни.
- Хватит, Рината., - повторил я смотря на висок девушки. Рина дернулась в моих руках словно от пощечины и ее плечики сникли и спина ссутулилась. Я почти что физически ощутил, как померк агрессивный блеск в ее взгляде и опустились веки с ореолом пышных черных ресниц. Рината всегда оставалась аристократкой. В какой бы век ее не занесло проклятое бессмертие. В любой другой ситуации, наверное, можно было бы залюбоваться ее красотой и несомненным актерским талантом, но не сейчас. Не тогда, когда на кону стояло слишком многое и легко можно было снова безвозвратно пересечь черту. Ее пальцы коснулись моей руки и чуть сжали мое запястье. Рина изобразила сиплый вздох и тряхнув головой, моргнула, полуобернувшись ко мне резким движением корпуса
- Димочка...., - прошелестела она полушепотом, легко обнимая мое лицо своими ладошками: - Не бойся, родненький. Все позади! Все..., - но ее следующие слова перекрыл взрыв бомбы на другом конце перелеска, за которым когда-то было поле. Мы не сговариваясь повернули головы в направлении звука, а наш водитель тихо засмеялся, умело выкручивая руль по колдобинам проселка, краем глаза посмотрев на нас с Ринатой.
- Чего испугались? Это вам не рядовой день, детки.: - Пал Сергеич хмыкнул: - Это война, ребятки.
Он вздохнул, и крутанув руль, выругался и снова сплюнув в окно, добавил
- И не факт, что мы доберемся. Правда, дай бог, что бы все обойшлось, детки., - он кашлянул: - Дай бог!
Машину резко и ощутимо тряхнуло. Павел Сергеевич вновь зычно помянул чертей и крутанув руль, проворчал что-то себе под нос о том, что война это вам не партия в шахматы с будуна. Через пару часов такой езды с препятствиями, ЗиЛ фыркнул и чихнув мотором, заглох на криво проложеной танковой гусиницей колие в лесной чаще. Водитель выругался и прихватив из-под сидения монтировку, выбрался из кабины. Рината огляделась по сторонам и поправив сползжий с волос платок, произнесла, посмотрев на меня
- Не нравится мне все это, Дим., - помедлив, она мазнула взглядом по задранному капоту машины и потеребив складку юбки, добавила
- Очень. Что-то я погорячилась., - Рина опустила взгляд и сейчас стала похожа на ребенка, которого строгий отец поймал на не самой безобидной шалости и принудил раскаяться в садеянном.
- Рина, ты о чем? Мы уже свободны...., - прошептал я, касясь в сторону капота, за которым слышалось ожесточенное сопение нашего водителя.
- Дим, мы можем вернуться к Атанасу. Нам ни чего не будет., - на долю мгновения мне показалось, что я услышал в ее интонациях просительные нотки.
- Не пори чушь. Ты сама инициировала наш уход от деда, а сейчас едва ли не скулишь о том, чтобы вернуться и сделать вид, что мы ни куда не уходили!, - прошипел я отворачиваясь от Наты. Она была сама не своя и всем своим видом показывала, что готова побежать обратно и словно верная болонка молить "хозяина" о пощаде.
- Не противоречь себе. Ты кляла меня слабаком и подлизой, а сейчас сама того и гляди начнешь ластиться к руке деда, стоит ему оказаться поблизости., - не удержавшись, я по старой привычке недовольно выдохнул
- Со стороны это смотриться омерзительно, Рината. Но если ты так этого хочешь, возвращайся к нему и терпи его издевательства пока окончательно не тронешся головой!, - я ощутил, как во мне закипает гнев и ненависть к Атанасу и Ринате. Отчетливое осознание того, что они оба мне просто отвратительны кольнуло сознание словно сапожная игла - остро и до крови прорывая назревший гнойник из тщательно душимых мной эмоций. В порыве этой взорвавшей сознание ярости хотелось крушить все, что попадется под руку, но я держался. Ибо мы все еще были под покровом легенды, что наплела о нас этому мужику, ковыряющемся под капотом ЗиЛа, моя названая сестрица. А кантуженные инвалиды одним махом в себя не приходят и не крушат все, что их окружает в безумном порыве. Закрыв глаза, я лишь откинулся на спинку побитого военной жизнью пассажирского места. Рината попыталась коснуться моей руки, но я отдернул ее, резко и зло прошипев ей в ответ, но так чтобы нас не услышал водила: - Не трогай меня!
Она отдернула руку так и не коснувшись меня и обиженно опустила глаза в пол машины, словно ожидая, что я решу извиниться перед ней за свою злость и разочарование, что пламенным цветком разгорались в моей груди. Мне было отвратительно наблюдать за тем, как сильная девушка, которой я еще совсем недавно восхищался и был горд от осознания того, что мы родственники, пусть в сущности нас и разделяли века жизни. Сейчас Ната вызывала у меня лишь стойкое отвращение с привкусом негодования, а наш названный дед - ненависть. Умом я прекрасно понимал, что за те века, что они жили вместе, этот старик просто подавил в Рине любые мысли о свободе и самостоятельности. Каждый раз собираясь что-то сделать, она наверняка невольно спрашивает себя - "Как отреагирует Атанас? Будет ли злиться?". Впрочем, Нату можно было понять, дед неоставлял выбора, в любом случа приходилось подчиняься его воле. Поэтому мы и решились бежать от него сейчас, в самый разгар войны...