- Ты это, что собрался сделать здесь?! – закричала она. – Я так и знала, поэтому и вернулась. Уверена была, что ты забьешься в этот дом, в свою любимую нору, чтобы глупо страдать и писать свои буржуазные стишки!
Я смотрел на нее, не моргая. Соня схватила меня за рукав пальто и потянула прочь из этой комнаты, из этого дома, на улицу. Я тихо зарычал. Она тут же отпустила меня, отпрянула и вперила в меня неподвижный, напуганный взгляд. Ее зрачки расширились.
- Какой ты бледный! – испуганно прошептала Зоенька и отошла от меня на пару шагов. – Как странно ты выглядишь!
Я схватил ее и рывком притянул к себе. Она лишь пискнула от страха, но я уже впился в ее оголенную шею. Я с жадностью пил ее… кровь. Вскоре я понял, что убил ее. Убил ту, которую любил, но я не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления, ни жалости… Я встал, вытер с губ кровь Зои и резко развернувшись вышел из комнаты и покинул свое, ранее любимое, укрытие.
Я шел по улицам и не чувствовал запах Московского воздуха, с примесью такого привычного заводского дыма. Я вообще не чувствовал, что воздух наполняет мои легкие, и это удивило меня не меньше тех последних Сониных слов о том, что я бледен и странно выгляжу. Тем временем, я не заметил, как дошел до родного дома барачного типа, каких в тогдашней Москве было очень много. Такие дома строились тесными рядами, и соседи считали нас счастливцами, у нас был небольшой дворик, отделяющий наш барак от соседнего брата – близнеца. Я стремительно пересек его, так хотелось поскорее оказаться в своей каморке, обняться и поговорить с мамой…. При воспоминании о маме я почувствовал странный зуд в верхней челюсти и то, как что - то давит мне на нижнюю губу, но, не придав этому существенного внимания, буквально вбежал на крыльцо дома. Когда я уже потянулся к дверной ручке чтобы открыть дверь и войти внутрь, за моей спиной раздался женский голос.
- Тебе туда нельзя. – Произнес этот голос, совершенно спокойным, даже излишне холодным тоном.
Я опустил руку и обернулся на звук этого голоса, мне не пришлось всматриваться в темноту, чтобы различить его обладательницу, она стояла в полуметре от меня. Девушка, на вид чуть старше, немного ниже меня ростом, стройная, с такой же бледной, как и у меня теперь, кожей и такими же, как у меня черными, как вороново крыло волосами. На манер века, наверно, 18, она собрала их в тугой, но довольно объемный пучок, оставив лишь по бокам лица две тонкие, длинные пряди. Ее одежда была в стиле моего тогдашнего времени, но была в ней весомая деталь, которой в то мое время женщины пренебрегали и считали ее буржуазным пережитком, изящный, отделанный черным кружевом и алыми лентами атласа, корсет подчеркивал стройность ее фигуры.
Мы ушли от моего дома уже довольно далеко, прежде чем я все же решился спросить у нее, почему мне нельзя войти в дом, в котором я вырос и жил все свое детство.
Девушка заглянула мне прямо в глаза, нет, заглянула мне прямо в душу, но этот проникновенный взгляд удержался не более минуты, она оперлась на стену ближайшего к нам дома – барака, и, закрыв лицо ладонями медленно, на сколько это позволяют наши способности, стала сползать по стене на землю. Сквозь сжатые на лице ладони и негромкие всхлипы я смог разобрать отдельные слова:
- Бедный… Он еще совсем ребенок… Я не могу ему все рассказать сейчас… еще не время…
И тут она разжала ладони, и, как будто заметив кого то в темноте переулка впереди нас заговорила: - Анатас, мне так жаль его! Он не знает, что с ним произошло, почему теперь нельзя туда, где так привычно. Я не могу, Анатас, мне больно…(«тихий» всхлип)…
И как будто ранее невидимый собеседник ее услышал, из темноты переулка навстречу нам вышел мужчина, не старый, но его коротко остриженные волосы уже тронул иней седины. Его тяжелый взгляд был устремлен прямо мне в лицо, на мою спутницу он не обращал внимания, лишь коротко бросил ей:
- Иди, переоденься.
И девушка бесшумно исчезла. Я еще с минуту вертелся из стороны в сторону, надеясь найти ее, где - то поблизости в переулке, но она словно растворилась.
Тем временем, седовласый мужчина, которого эта девушка назвала Анатас, заговорил, обращаясь ко мне: