Но в это время был повод и для большой радости, поскольку в январе 1967 года родился наш первый ребенок. На протяжении всей беременности Роуз я убеждал себя, что у нас будет мальчик – не то чтобы у меня были какие-то предпочтения или предчувствия. Думаю, я так зациклился на этом потому, что волновался о том, чем же будет заниматься наш сын, когда вырастет. Несомненно, мальчика бы с большей вероятностью сравнивали со мной, чем девочку. Но я зря волновался (по крайней мере, пока!), поскольку Роуз родила прекрасную малышку, которую мы назвали Келли Кристина.
Отцовство стало для меня настоящим откровением, и благодаря этому я избавился от своей неудовлетворенности футболом и стал лучше справляться со стрессами от постоянных путешествий и многочисленных матчей. Даже после самой неудачной игры или унизительного поражения возвращение домой к дочурке придавало мне сил. Она лучезарно улыбалась папе и знать не знала ничего о печалях мира взрослых. Когда я был рядом с ней, я забывал обо всех невзгодах, и это на самом деле очень помогло мне заново обрести любовь к футболу.
Еще одно событие, заставившее меня иначе взглянуть на собственную личность и мое место в мире, произошло несколько месяцев спустя, когда я впервые отправился в Центральную Африку. «Сантос» все так же старался как можно больше бывать за границей, и мы начали путешествовать все дальше и дальше. В мае мы летали в Сенегал, Габон, Конго и Кот-д’Ивуар. И этот опыт изменил не только мое представление о мире, но и представление мира обо мне. Люди проявляли к нашей команде и ко мне в частности огромный интерес – тысячи болельщиков приходили посмотреть на матчи, встречали нас в аэропортах и выстраивались вдоль улиц, куда бы мы ни шли. Зачастую приходилось даже прибегать к помощи солдат, для того чтобы держать толпу под контролем, – казалось, что все в Африке жаждали посмотреть на нас, дотронуться до нас, как будто здешние люди хотели убедиться, что мы на самом деле существуем.
Будучи черным мужчиной, выросшим в Бразилии, я являюсь потомком африканцев, привезенных в страну рабами. Со времен отмены рабства минуло не так много времени – я являюсь представителем всего лишь третьего свободного поколения в нашей семье. Родители моей бабушки Амброзины, умершей в 1976 году в возрасте девяноста семи лет, еще были рабами. В Бразилии рабство отменили только в 1888 году, и наша страна последней в Америке отказалась от этого зла.
Журналисты пытались проследить мою родословную. В результате появилось две версии моего происхождения: первая заключается в том, что мои предки были родом из Анголы, вторая – из Нигерии. Вероятно, владельца плантации, на которой работали мои первые предки, привезенные в Бразилию, звали Насименту.
Иногда сложно объяснить, каково быть черным в Бразилии. Здесь все расы перемешаны – в каждом есть кровь черного, коренного индейца, европейца или кого-нибудь еще. В Бразилии было очень много рабов, но после отмены рабства в стране не было никакой изоляции по национальному признаку, так что у нас нет какого-то разделения на расы, как в остальной Южной Африке или США. Я мало сталкивался с предрассудками, связанными с цветом моей кожи, и никогда я не судил людей по их принадлежности к той или иной расе. Моя первая девушка была японкой, затем я встречался со шведкой, а мои дети в принципе смешанного расового происхождения. Конечно, в Бразилии существует расизм, но мне повезло разбогатеть и прославиться в юном возрасте, а люди иначе относятся к богатым и знаменитым. Это как отдельная раса – ты не белый и не черный, а известный.
Пребывание в Африке одновременно и смущало, и приносило удовольствие. Я видел, какую надежду в африканцев вселял вид черного, добившегося такого огромного успеха. Я также чувствовал, что они, как и я, гордились тем, что это была земля моих праотцов. Я осознал, что стал очень знаменитым, – ведь даже люди, которые не очень-то увлекались спортом, знали меня как футболиста. А в Африке я был еще и всемирно известным черным, поэтому здесь этому придавалось иное значение.
Как ни странно, именно в Африке я столкнулся с расовыми предрассудками. Мы заселялись в отель в Дакаре, и привычная уже толпа людей изо всех сил пыталась рассмотреть меня сквозь входную дверь. Белая женщина, работавшая на стойке регистрации, взглянула на это столпотворение и повелительным тоном сказала сопровождавшему нас полицейскому прогнать «дикарей» из отеля. Но ему стоит отдать должное. Вместо того чтобы послушаться приказа, полицейский тотчас же арестовал ее. Поскольку я был знаменит, должно быть, в ее системе классификации людей я занимал иное место, но я отождествлял себя с людьми, которых она оскорбила, и отказался вмешиваться, когда директор отеля попросил меня помочь вызволить ее из тюрьмы.