Салданья был очень интересным и всегда шутил. Он страдал от эмфиземы легких, но при этом считался отличным пловцом. Во время тренировок он часто говорил, что несмотря на то что у него было всего одно легкое (а еще он курил и пил), он все равно был в лучшей форме, чем любой из нас. Зачастую Салданья давал мне советы. Будучи журналистом, он устраивал нам импровизированные тренировки работы с прессой. Я не раз слышал от него: «Пеле, тебе надо научиться говорить. Смотри, если мы отправляемся тренироваться, например, в Порту-Алегри, нужно заранее выяснить имя самого известного пекаря и имя местного портного. Потом во время интервью ты должен сказать, что знаешь пекаря с самого детства, а этот портной шьет костюмы твоему папе». Мне эта идея показалась смешной, но он был абсолютно прав. Журналисты любят заставать публичных людей врасплох, поэтому зачастую нам приходилось выдумывать что-то прямо на ходу.
Но прямолинейность и твердость Салданьи стали проблемой. Он не принимал критику, и его взаимоотношения с бывшими коллегами – представителями прессы постепенно ухудшились. Он любил выпить, и во время сборов настроение у него было непостоянным. Однажды он даже угрожал тренеру «Фламенго» пистолетом. В другой раз он подрался с Жоао Авеланжем и проиграл. Когда его убрали с должности тренера сборной, он заявил прессе, что у команды большие проблемы. Он сказал, что Жерсон страдает от проблем с психикой, что у Леау, запасного вратаря, слишком короткие руки, а меня не возьмут в основной состав из-за близорукости.
Конечно, у Жерсона не было никаких проблем – просто у него был немного необычный характер. Леау порой не очень хорошо себя показывал на тренировках, но точно не из-за длины своих рук. А я? Смешно. Обследование показало, что у меня была легкая близорукость. Но такое встречается у многих футболистов, и мне это никогда не доставляло проблем. Теперь я шучу, что если бы не мое зрение, я бы забил две тысячи голов. Пресса, конечно, вовсю это обсуждала, и комментарии о моих физических показателях не утихали на протяжении всего чемпионата.
Авеланж дал работу тренеру Марио Загалло, моему старому товарищу по чемпионатам 1958 и 1962 годов. К тому времени с составом уже более-менее определились, но нужно было внести некоторые изменения. Салданья сказал, что основой команды будут «Сантос» и «Ботофаго», но как насчет хороших футболистов из других клубов вроде Тостао из «Крузейро»? Загалло дал ему шанс – и тогда пресса заговорила о том, что Тостао и Пеле были слишком похожи и потому не могли играть в одной команде. Они жаловались на то, что Ривелино и Жерсон играли на одной позиции, так что логично было бы выбрать из них. Но у Загалло был свой взгляд на ситуацию: «Команде нужны отличные, умные игроки. Давайте попробуем так и увидим, что из этого выйдет».
С Загалло у меня были очень хорошие отношения. «Ты должен понимать, что я не настаиваю на участии, – сказал я ему. – Если есть другой игрок, который справится на моей позиции лучше, не волнуйся, просто делай то, что, на твой взгляд, будет правильно. Я прошу только обо одном: будь со мной честен!» Мне не о чем было волноваться: Загалло был серьезным, искренним, трудолюбивым человеком, и тайных замыслов он не имел. Мы были состоявшимися футболистами, так что нас не надо было наказывать, на нас не надо было кричать и злиться. Более опытные игроки вроде меня, Жерсона и Карлоса Алберто могли дать свои советы касательно выбора игроков, и к нам прислушивались. Но сама идея того, что мы втроем выбирали команду, – полная чушь. Все происходило в атмосфере взаимного уважения и дружелюбия. «Любой уважающий себя начальник должен всегда прислушиваться к подчиненным», – говорил Загалло.
Отборочный этап прошел легко. Мы играли в шести матчах и одержали победу в каждом. Я забил шесть голов, включая один-единственный победный гол в матче против Парагвая, что обеспечило нам путевку в Мексику. Наша сила заключалась в том, что костяк команды остался неизменным, таким, каким его сделал Салданья. Около полутора лет мы играли бок о бок, и мы отлично понимали друг друга. В те времена сборные обычно собирались примерно за два месяца до Чемпионата мира. Но мы долго играли вместе. Думаю, это дало нам огромное преимущество, и благодаря этому команда 1970 года стала лучшей сборной в истории.