Моя мама дона Селесте держалась изо всех сил, но она была уже немолода, и нам следовало быть осторожнее; при всем при этом она видела, как ее сын Пеле, который всегда был таким жизнерадостным мальчиком, стал теперь злым, уязвимым, беспомощным. Некоторые вещи мы просто не можем сделать за других – и это был такой случай. Мама страдала вдвойне – она волновалась и за сына, и за внука. Это было ужасно. Мы все переживали очень тяжелое время, заботились друг о друге, но Эдиньо был так далеко.
Мое отцовское сердце подверглось суровому испытанию. Я много плакал. Я не мог спать, я постоянно задавался вопросом, было ли справедливо то, что такое случилось со мной. Я никогда не пил и не курил, всегда выступал против наркотиков – почему я вынужден был столкнуться с таким горем? От моей славы не было толку – она только все усложняла. Все старались не переусердствовать, защищая Эдиньо, или, по меньшей мере, быть справедливыми. Если бы его отпустили, люди бы говорили о том, что все устроили только потому, что он был моим сыном – сыном Пеле. Если бы с ним что-то случилось в тюрьме, в этом можно было бы обвинить полицию. Но и для них эта ситуация была очень непростой. Я не сомневался в том, что моего сына следует отпустить. Порой я испытывал отвращение, горечь, отчаяние, ярость – все это было прямо противоположно тому, что я чувствовал в прекрасные моменты своей спортивной карьеры. Рядом со мной были Ассирия и наша семья, несколько друзей, и все они давали мне силы бороться с самым сложным соперником из всех, что мне приходилось встречать.
Я нанял адвокатов и был готов бороться. Но у меня совсем не было опыта в таких делах – прежде я сражался только на поле. А теперь мне нужно было защитить сына. Задача была трудной, но другого выхода я не видел. В то время я прежде всего был отцом Эдиньо, а уже во вторую очередь Пеле. Я выступил перед камерами и дал интервью, которое от меня ждали как в Бразилии, так и по всему миру. Мои слова о случившемся тогда были столь же важны, как и мой тысячный гол. Не все в жизни так легко, как кажется: больше всего в тот день мне хотелось спрятаться, убежать ото всего, поплакать в маминых объятиях или положить голову на плечо жены. Я хотел, чтобы все мои дети были рядом, и я отчаянно желал, чтобы с нами был и Эдиньо. Я мечтал обнять его и объяснить, что все мы часто ошибаемся, но несмотря ни на что я верю в него и постараюсь помочь ему все преодолеть.
Ради Эдиньо я должен был собрать волю в кулак и, прежде чем отправиться к прессе, я подумал о том, как прекрасна была моя жизнь, как часто я разговаривал с журналистами о всех тех хороших новостях, что я принес Бразилии, – стране, столь влюбленной в футбол, что ко мне там относились, как к идолу. В моей голове появился план, и я быстро понял, что именно это я и должен был делать. Это было очень важно в контексте моей борьбы с наркотиками и алкоголизмом, которая продолжается и сейчас, и, я надеюсь, что однажды смогу одержать победу. Употребление наркотических веществ – тема деликатная и непростая, но наркотики подобны неизлечимому раку, уничтожающему наше общество. Но я верю, что их потребление можно сократить, и я буду бороться за это до конца своих дней.
В конце концов, Эдиньо перевели в исправительную колонию в Тремембе, поближе к дому. Я продолжал путешествовать, не только из-за того, что у меня были определенные обязательства и я хотел распространить идею отказа от наркотиков по всему миру, но и потому, что мне было необходимо себя чем-то занять. Так время летело быстрее, и я не мог останавливать свою обычную жизнь, не мог поддаться слабости и сдаться. Я понимал, что никто не проживет мою жизнь за меня, и я не мог сделать это за кого-то, как бы я этого ни хотел.
Как только Эдиньо перевели в колонию в Тремембе, я немедленно разузнал все о ней. Меня заверили, что мой сын стал ближе к нам; теперь он содержался в более приличном месте, где были предусмотрены разнообразные виды деятельности для заключенных. Эдиньо могли посещать его дочки, не получая при этом травму от созерцания тюрьмы строгого режима, – туда их никогда не приводили по просьбе Эдиньо. Конечно, место было не идеально, но после того как я увидел сына в более щадящих условиях, мне стало гораздо спокойнее.