После обеда меня велели отправить в санчасть на освидетельствование, а до той поры я был посажен под замок в помещении сушилки. Не знаю, чем я так оказался дорог господу нашему Богу, но он в тот день сотворил Чудо. В этот день по плану у нас были полеты во вторую смену. И вот на полетах-то все и случилось. Летуны наши отрабатывали фигуру группового пилотажа «ромб», когда по какой-то причине самолет гвардии майора Шерстнева, начальника штаба нашей эскадры, столкнулся в воздухе с самолетом капитана Каташинского, въехав ему в зад, и срезав воздухозаборником половинку одного киля его МиГа. Дальше все произошло в соответствии с законами физики: обломки киля попали в лопатки компрессора низкого давления одного из двигателей, затем проникли в компрессор высокого давления, а оба они вращаются на приличных оборотах, во все стороны веером полетели лопатки этих компрессоров, пробивая все на своем пути: баки с горючим, трубопроводы масло-, гидро- и воздушной системы, попали во второй двигатель, который тоже сыпанул веером осколков лопаток во все стороны и вышел из строя. В придачу ко всему от удара у Шерстнева сорвало обтекатель РЛС и задрало под углом 45 градусов вверх. Машина задрала нос, потеряла скорость, а с ней и подъемную силу, и закружилась в вальсе штопора. Пилот принял единственное правильное решение и вышел из кабинета, воспользовавшись услугами катапультируемого кресла К-36ДМ, спасшего жизнь не одного летчика. А самолет упал в поле под Наро-Фоминском, зарывшись на несколько метров в землю, в которой пару дней что-то горело и дымилось. Шерстнев благополучно приземлился и был подобран службой ПСС.
Каташинский же, почувствовав удар, но так ничего и не поняв в первый момент, вышел из «ромба». В срубленном киле как раз находилась антенна радиостанции, поэтому он остался без связи. Действуя согласно инструкции на случай потери связи, он спокойно развернулся, выполнил заход и благополучно сел. То, что у него отсутствует один киль, он увидел уже, катясь по рулежке на стоянку. Ну а на земле ему уже все рассказали. Эскадрилья наша понесла тяжкую утрату: погиб борт? 45 — наш спиртоносный поилец и кормилец, погиб, спасая меня от Малых Вязем, в которые я, конечно же, не поехал, потому что в суматохе про меня тут же забыли, а когда вспомнили — было уже поздно, после драки кулаками не машут. Добрый наш старшина велел мне сидеть в сушилке три дня и никуда оттуда не высовываться, кроме как в туалет. Еду мне приносили «духи» и «молодые» в котелках из столовой. Почти всю эскадру забрали на раскопки ямы, ребята притаскивали мне всякие штучки, даже слегка изуродованное огнем и ударом металлическое зеркальце от КОЛС — квантово-оптической локационной станции. Типа сувенир, на память. Я до сих пор храню дома кусочек того борта. Пчеловодов потом несколько раз пытался напомнить комэске о том, что я так и не понес заслуженного наказания, но я перед этим посидел на СКП наблюдающем за шасси в паре с капитаном Каташинским, где имел с ним продолжительную беседу об этом случае, и смог объяснить ему, кого имел в виду, назвав Пчеловодова шакалом, рассказал всю историю, как оно было на самом деле, и попросил его передать мои извинения всем остальным офицерам. И он, как видно, слово свое сдержал. С тех пор мои добрые отношения с летчиками и техниками восстановились.
Инженер же наш, добрый дядька Кириченко, помятуя о событиях с Эдиком и моим рапортом, пару раз пытался меня наказать, заставив на стоянке вымыть полы в эскадрильском домике, но я резонно ему возразил, указывая на то, что на всей территории стоянки нет чистой воды, не считая бачка для питья. А если я возьму оттуда воду, то, во-первых, ее мне все равно не хватит, а во-вторых, техники просто настучат мне по шее. "Чем хочешь мой, хоть керосином!" — ответствовал он, и я с энтузиазмом взялся за дело. Когда я развозюкал тряпкой керосин по половине полов коридора, из классов начали как пули вылетать ошалевшие от керосиновой вони техники, отобрали у меня швабру и тряпку, а также ведро с керосином и пригрозили прилюдно начистить репу. Больше меня заставлять мыть полы не рисковали.