Гладиатор означал, что парень — из убежденных, отъявленных хулиганов.
— Будешь мне мешать и заниматься всякой х…й, — процедил акселерат не терпящим возражения тоном, — придушу… Может, это до тебя не доходит? Могу показать и ниже…
Он взялся за пуговицу на поясе, державшую модные штаны.
— Нет, нет, я уже кончил, — поспешил с ответом толстяк, не решившись испытывать судьбу, и пошел к раковине — умываться.
— Не плещись, раздражаешь, — последовал очередной окрик.
Парень был не только рослым, но и здоровым — видать, из тех, что с легкой руки «люберов» качают мускулатуру.
На чем, интересно, он залетел? С толстяком все ясно — типичный торгаш. А парень — у этого либо опять хулиганка, либо что-то похлеще. Из такого вполне уже мог получиться насильник или садист, которому ничего не стоит отправить человека «в Сочи». Надо как-то себя проявить, иначе на шею сядет и не слезет.
— Ты, парень, успокойся — обратился я к акселерату подчеркнуто вежливо, но без заискивания. — Здесь ведь не пионерская зона, а стариков обижать ни к чему.
— Пошел ты… — задухарился он.
Тогда я встал, и, понимая, что веду себя как пацан, стянул по его примеру рубашку. На груди, под левым соском, обнажилась наколка — сердце, пронзенное кинжалом.
— Видал? — спросил я тем же спокойным тоном.
— Знаю, — насупившись и немного помедлив, ответил парень. — На воле видел у одного знакомого.
— И читать умеешь?
— Еще бы. Сердце с кинжалом обозначает, что ты — «вор в законе». Если честно — не ожидал. Выходит, почти свои.
Парень подошел ко мне, подал руку:
— Леха…
И добавил:
— Таких — уважаю, хотя мы у вас и не котируемся. Тебя как?
— Валентин.
Я протянул ему пачку сигарет.
— Закуривай.
Толстяк, который заканчивал свой туалет, посмотрел на меня с признательностью. Потом подошел к нам и подал пухлую женскую ручку мне и, мгновенье поколебавшись, Лехе.
Жизнь в ИВС постепенно налаживалась.
…После обеда меня вызвали к следователю.
— Как устроились, Валентин Петрович? Не обижают? — спросил он, стараясь, как видно, завоевать больше доверия.
«Стреляного воробья на мякине не проведешь», — подумал я, не удосужив его ответом.
— Сегодня вот выкроил пару-тройку часов, вас послушать, — продолжал он, ничуть не смущенный моим молчанием. — Не скрою, мотив у меня в данном случае почти корыстный. Учусь в аспирантуре, готовлю диссертацию.
Значит, не докопались, — подумал я. — Иначе — не стал бы он с этого начинать. А если все же возьмут Сизого. Неужто он меня и здесь подставит? Не побоится сходняка?..
Выходит, нет пока у меня оснований сомневаться в искренности следователя, принимать позу обиженного. Вывод — надо ответить ему взаимностью.
— Стало быть, наука спустилась, наконец, с небес, коснувшись грехов наших тяжких, — отреагировал, наконец я.
— Представьте себе, Валентин Петрович, — снизошла, — улыбнулся следователь. — И тема моих научных занятий — самая что ни на есть земная. Организованная преступность. То, что, на западный манер, называется мафией.
— Мафия? А разве у нас она есть?.. Вам, конечно, видней, вы человек ученый. Но вот что хочу сказать. В бытность на воле — перед тем как в последний раз залететь — о мафии я понятия не имел. В колонии кое-что слышал от «новых»: будто писали об этом в газетах, но, мол, все это — треп. Может, и вправду раздувают? Не доросли мы до Запада. Это у них там, рассказывают, все четко снизу доверху поставлено, одно руководство. И в правительстве — своя рука.
Прежде чем мне ответить, следователь достал из стола пачку сигарет. Закурили.
— Наука, Валентин Петрович, обязана прежде всего опираться на факты. А таких фактов, подтверждающих, что организованная преступность — это уже реальность, накопилось у нас предостаточно… Хотя, не скрою, и среди ученых немало таких, что, подобно вам, пытаются отрицать ее существование. Разумеется, куда удобнее судить обо всем с привычных, накатанных позиций. Иначе ведь придется пересматривать свои взгляды, вносить коррективы. А зачем, имея ученую степень, имя, усложнять себе жизнь? Куда проще, давя авторитетом, на каждом перекрестке публично заявлять: нет у нас организованной преступности и не может быть, потому что нет почвы… Я вас, наверно, утомил, Валентин Петрович?
— Нет, нет, все это мне в новинку и очень даже интересно. Что получается? Считаюсь вроде профессионалом, «вором в законе», а о таких вещах узнаю от следователя. И еще хочу спросить: коли в блатном нашем мире все так круто переменилось, интересно ли будет вам слушать мой рассказ? Как я понял, теперь это уже вчерашний день.