В общем, забрали нас с Огородом и предъявили обвинение за хулиганство — в прежнем Уголовном кодексе это была статья 74.
Надо ж такому случиться: мне, карманному вору, который и хулиганить-то никогда не умел, предъявить такое обвинение. Однако факт свершился, прокурор дал санкцию на арест.
После ареста подвернулся случай, и мы с Огородом бежали. Меня поймали через несколько дней, его — через месяц.
И вот опять я в Таганской тюрьме, под следствием. Как опасного (совершил побег) меня водворяют в спецкамеру. Маленькую, всего на пять человек. Люся и тетя Лена, мать Хитрого, носят передачи. Узнал, что рядом, через две камеры от меня, сидит Гена. Мы с ним перестукиваемся. Выясняю, что «спалился» он за карман, проходит по делу с какой-то девушкой из Ростова.
На суд меня везут в наручниках. В зале вижу Люсю, всю в слезах. Жалко ее больше самого себя.
Судья объявляет приговор: три года лишения свободы. Такой же срок дали и Огороду. Ну, это ничего, жить можно. За такой приговор остается только сказать спасибо.
Самый короткий срок
После тесной спецкамеры следственного изолятора, оказавшись в пересыльной тюрьме на Красной Пресне, я вздохнул с облегчением. Здесь и камера была куда как просторней, и народу побольше. Между прочим, многолюдье я всегда любил. Оттого, видать, что привык «работать» в толпе. К тому же с детства не имел своего угла и его заменяли «блатхаты». Но не только в этом было дело. Главное — здесь оказалось много «своих» — известных мне «воров в законе». Два Коли — Туляк и Акробат, Глист (не помню его имени). Встретил я тут Яшу Жида, с которым мы вместе отбывали срок в Салавате. Вспомнить нам с ним есть о чем, да и другим интересно будет послушать о восемнадцатой стройке. Такую встречу, ясное дело, грех не обмыть.
— Коли «хрусты» имеете — организуем, — Яша и здесь успел войти в свою роль. При этом щегольнул новым словечком, обозначавшим купюры.
Но, пожалуй, самым большим сюрпризом было для меня увидеть в этой камере Гену. Он тоже мне обрадовался. Однако был он какой-то не такой, как всегда. Молчаливый и чем-то удрученный. Казалось, надо радоваться: дали ему на год меньше «положенного», судья пожалел. А парень киснет.
— Что с тобой, братишка? — спрашиваю.
— Да, ничего хорошего, — отвечает он нехотя, выдавливая из себя каждое слово. — Живу я здесь «мужиком». Чему радоваться?
— Какой же ты «мужик», ты же самый что ни на есть вор, тебя же пол-Москвы «щипачей» знают!..
— Ну, так вышло… Когда водворили в эту камеру, никого знакомых не оказалось, — развел руками Геныч. — А сам я постеснялся сказать, что вор. Тут, видишь, какие «гладиаторы», а у меня и наколки толковой нет.
— Ну это, как говорится, дело наживное, — успокоил я. — В зоне тебе что угодно изобразят. Главное, все должны знать, что ты вор.
В этот же день в нашу камеру водворили и Огорода. О таком стечении обстоятельств можно было только мечтать.
Мы дали Яше деньги, он «подсуетился», и к вечеру нам доставили литра два водки.
Воры жили тут «кучками», или «семьями», по два-три человека. Кучковались по принципу — кто кому нравился, подходил по характеру. Каждая семья «питалась» отдельно. Однако общее правило не нарушалось: если кому-то присылали посылку или приносили передачу, он делился со всеми. Получив свою долю, вор нес ее в «семью».
Сперва, как обычно, состоялся у нас с ворами ознакомительный разговор: кто где сидел, с кем крал на свободе, кого из воров знаешь и т. д. и т. п. Видя, что Гена все еще отмалчивается, словно зверь затравленный, мы с Огородом объяснили всем, что он вор, что вместе «работали» и знаем его не первый год.
— Что же он как воды в рот набрал, — отозвался Глист. — Коли свой, не будь красной девицей, давай сюда кружку.
Выпили, культурно закусили — у нас с Огородом в котомках снеди достаточно. Всем стало хорошо и весело. Пришел в норму и мой Геныч. С этого дня он был на равных с ворами. С ним и Огородом мы жили одной «семьей».
Новый, пятьдесят пятый год, встречаем в камере. А после меня и Гену вызывают на этап. Огород остается в камере. Заключенных в нашей партии едет много, человек восемьсот. Меня, как совершившего побег, сажают в «зековский» спецвагон с отдельными «купе», в каждом человек восемь-девять. В этом же вагоне едет группа «польских воров». С недавних пор их начали этапировать отдельно, боясь, как видно, нежелательных инцидентов.
Поинтересовался у конвоя, куда нас везут. Ответил, что в Кемеровскую область. Далековато.