— Да вот этот парень, — отвечает, показывая на меня, кудлатый детина, деньги у бабы вытащил.
— Ах, сволочь, — «возмущается» Севастополь и тут же дает мне всамделишный подзатыльник. Не волнуйтесь, граждане, разберемся.
Воры берут меня под руки и с силой тащат «в милицию». Я упираюсь, пытаюсь «вырваться».
Все разыгрывается, как по нотам. И вот мы все уже на платформе, садимся в электричку.
— Сколько раз тебе говорено, — с упреком втолковывает мне Хитрый. — Не работай в одиночку. Совсем обнаглел парень.
Я молчу — согласен. Понимаю, что ребята спасли меня от тюрьмы. И естественно, не могу остаться должником. Веду всех в ресторан.
Несколько дней отдыхал, гулял с Нинулей, хотя настроение было паршивое. Как будто предчувствовал еще одну неприятность. Так оно и случилось.
Захожу в обувной магазин в Люберцах (опять один, совет Хитрого не пошел впрок). Женщина примеряет туфли, рядом с ней на лавочке ридикюль. «Беру» на редкость удачно. В тихом скверике раскрываю сумочку. Денег немного и с ними вместе — сложенная вчетверо двухсотрублевая облигация. Неспроста, видно, она сюда положена. Заглянул в сберкассу, проверил. И вправду — выигрыш, да притом крупный, целых пять тысяч. Нет, здесь получать рискованно. В тот же день еду в Москву. Все в порядке, деньги у меня в кармане. В радостном настроении возвращаюсь в Люберцы и сразу — к Нине.
Вижу, лицо у нее заплаканное.
— Что случилось, Нинуля?
Она молчит. И вдруг — выпаливает одним махом:
— Знаю я теперь, Валентин, какой ты летчик.
Меня — словно обухом по голове ударили. Но сдержался: надо же выяснить, все ли ей известно.
— Объясни, что ты имеешь в виду? — спрашиваю ее, стараясь не показывать вида, что взволнован.
— Будто сам не догадываешься. — Нина часто-часто заморгала глазками. — Зойка сказала мне, что ты… вор. Видела, говорит, как в обувном магазине украл сумку у женщины.
Стою перед ней, не зная, куда деться от стыда. Будто раздели меня донага. Ну все, думаю, окончен наш роман.
Но что это? Она подходит ко мне, обнимает и робко целует в щеку.
— Не переживай. Все равно я тебя люблю. Не хочу только, чтоб воровал.
— А если буду, бросишь? — робко спрашиваю ее.
— Нет, не брошу. Душа у тебя открытая, щедрая. А за это можно все простить. Только ни к чему он, этот вечный страх, ни тебе, ни мне. Пусть будем жить победнее, зато без боязни, что завтра заберут.
У меня после этого — будто камень сняли с груди. Неужели у нас с ней все будет по-прежнему. Прижимаю Нину к себе, и мы долго стоим, ощущая теплоту друг друга.
Потом я долго рассказывал ей о своей жизни, о родителях и друзьях. Не стал скрывать даже то, как любил Розу. Мы стали бывать у Маши, Ани.
Однажды съездили к тете Соне. Она меня сразу не узнала — давно не виделись. А когда убедилась, что я «тот самый Валька», обрадовалась и даже всплакнула.
— Теперь-то ты, чай, завязал? — спросила она.
— А разве не видишь. Вот, знакомьтесь, законная моя половина…
Опять пришлось врать, выкручиваться. Но на этот раз потому лишь, что не хотелось ее огорчать.
Жил я теперь у Нины, и большего счастья не хотелось.
…Вскоре приключилась со мной одна любопытная история, о которой нельзя не рассказать. Прямо-таки казус. Ехал я поздно вечером в электричке слегка выпивши, вздремнул малость. Тут кто-то меня толкает в бок. Да с такой силой, что сразу пробудился. Вижу — со всех сторон обступила кодла, с ножами. Звать кого-то за помощью бесполезно, вагон был почти пустой. Может, попробовать убежать? Резко приподнявшись, пытаюсь пробиться к проходу. Но тут же правую мою ягодицу словно обожгло — кто-то из подонков пырнул ножом, А вслед за этим — сильный удар по голове, чем-то тяжелым. Тут я потерял сознание.
Когда очнулся, рядом никого уже не было. Пиджака на мне нет (прихватили заодно с деньгами), часов тоже.
Добрые люди помогли выйти из электрички, вызвали «скорую помощь». Она отвезла меня в Люберецкую больницу.
На следующий день приехал Кобзев Михаил Дмитриевич, начальник угрозыска, с которым мы были давно знакомы.
— Как же так, Валентин, — удивленно развел он руками. — Тебя ведь все воры знают, и надо же — так поступили. Наглецы, да и только.
— «Штопорилы» они, а не воры, — объяснил я ему. — Вы разве видели, чтобы наши пускали в ход нож.
— Ясно. Грабители, значит. Ну что ж, пиши заявление. Найдем твоих обидчиков.
Заявление писать я отказался: не в наших правилах.
— Как знаешь, — заключил Михаил Дмитриевич. — Но если кого-то из этих «штопорил» увидишь, сообщи мне. Ведь и вы их не очень любите.