- Ты хорошо знаешь, что я хочу сказать.
- Ах вот ты о чем! Разумеется, мой отец ничего не сказал и говорить об этом не собирается.
- Не уверен.
- Почему?
- Мой отец знает.
- Что знает?
- Что мне все известно о матери.
- И ты считаешь, что мои родители...
- А кто же еще?
- Так-то ты им доверяешь!
- Я больше никому не доверяю - ни твоим родителям, ни своим.
- А мне?
- Именно об этом я и думаю.
Он не лгал. Глядя на нее, он пытался представить, какой она будет в сорок лет. На какую из двух матерей станет похожа? А может быть, на Наташу?
Вид у него был усталый, взгляд измученный, но жесткий.
- Не могу поверить, чтобы мой отец позвонил твоему и рассказал, что мы видели твою мать выходящей из дома на улице Вольтера.
Глаза Франсины вдруг потускнели, и она нервно разорвала картонный кружок-подставку под пивные кружки.
- Я не узнаю тебя, Андре.
- Прости.
- Что же все-таки произошло?
- Теперь я ничего не знаю. Они словно сговорились и ни на минуту не оставляют меня в покое. Я уже дошел до того, что начинаю бояться экзаменов.
- Что они говорят?
- Трудно объяснить. Иногда это что-то неопределенное: мелкие, на первый взгляд безобидные замечания. Иногда настоящие обвинения - либо против самих себя, либо друг против друга. В субботу мать поджидала меня в саду, и мне пришлось выслушать все, что она думает об отце. Удручающий портрет!
- Она была пьяна?
- Откуда ты знаешь? Она не ответила.
- Да, репутация у нее порочная. Нет, в тот день она не пила.
- В чем же она упрекает твоего отца?
- Она делает это так, что я становлюсь сам не свой. Во всем и ни в чем.
- Он изменяет ей?
- Нет, этого она не говорила. А что, он изменял?
- Не знаю, Андре.
- Ты что-нибудь слышала?
- Нет, клянусь. Я просто пытаюсь понять.
- Никогда еще у меня не было такого мрачного воскресенья. За обедом они не обменялись ни словом, обращаясь лишь ко мне или Ноэми. Я чувствовал, что они, каждый по-своему, наблюдают за мной. Они видели во мне судью, чей приговор пытались угадать.
- Ты уверен? Тебе не кажется?
- Сразу видно, что ты не живешь в нашем доме.
Мать вышла из-за стола первой и поднялась к себе, посмотрев на нас так, словно хотела сказать: "Ну и ладно! Говорите все, что хотите".
Она думает, что отец откровенничает со мной и собирается рассказать что-то еще, бросить на нее тень, как делает она сама.
- А отец тебе ничего не говорил?
- По-моему, у него было такое желание. Мы остались вдвоем, друг на друга не смотрели, уставились на яблочную кожуру в наших тарелках. Вопреки привычке обычно он курит только у себя на антресолях, он закурил длинную тонкую сигару; я, кажется, и сейчас еще чувствую этот запах.
- Не суди маму слишком строго, Андре, что бы тебе ни сказали, что бы ты ни узнал.
Он словно стыдился своих слов и сделал вид, что закашлялся от дыма, а потом вышел из комнаты.
Я попытался работать, с грехом пополам настроился. В доме стояла тишина. Ноэми отправилась к дочери - та вышла замуж и живет в Муан-Сартру.
Нас было трое. Я думал, что отец у себя в мастерской.
- Тебе удалось позаниматься? - Я никак не мог войти в работу. Мне было страшно. Казалось, с минуты на минуту что-то произойдет. Свистел мистраль, нервы мои напряглись до предела.
Андре украдкой посматривал на девушку, словно проверяя, можно ли ей доверять, не выглядит ли он наивным в ее глазах.
Он уже знал, как важны слова, как они возникают из прошлого, искаженные, ядовитые, и задавался вопросом, почему Франсина так непохожа на других.
- Около четырех мне захотелось есть, и я пошел на кухню. Проходя мимо комнаты родителей, я услышал какой-то рокот, похожий скорее на бесконечный монолог, а не на разговор Говорил отец, тихо, твердо, не давая прервать себя.
- А потом?
- Я выпил стакан молока, налил второй. Часов в пять, когда я уже давно вернулся к себе, я услышал, как за ворога выехала машина. С чердака мне было не видно, и я подумал, что они уехали вместе.
Растерянная, она лихорадочно искала возможность подбодрить его.
- Как ты думаешь, из-за чего изменились отношения?
- Между отцом и матерью?
- Да.
- Наверно, из-за меня. После того, что мы увидели в прошлый четверг, я не мог оставаться самим собой. Они оба заподозрили, что мне все известно, и теперь каждый как бы пытается перетянуть меня на свою сторону.
- Отец тоже?
- Не так, как мать. Деликатнее. В воскресенье, разговаривая со мной, он словно сожалел, что ему приходится это делать.
Раз в две недели, по воскресеньям, Ноэми не приходил к ужину, и мы сами накрываем на стол - картофельный салат и холодное мясо уже приготовлены в холодильнике. Когда в восемь с четвертью я спустился вниз, отец все уже сделал.
- Поужинаем вдвоем, сын?
- А где мама?
- Она ушла, а куда - не сказала.
Расспрашивать Андре не осмелился. Может быть, родители поссорились?
Произошло более или менее решительное объяснение? Мать угрожала перед уходом?
- Есть хочешь? - Не очень.
- Я тоже, но все-таки надо перекусить.
Ни тому, ни другому кусок в горло не лез.
- Тебе удалось поработать?
- С трудом.
- Кажется, дочка Ноэми опять ждет ребенка.
Даже эта фраза, если вдуматься в нее, связывалась, хоть и отдаленно, с их тревогами. Жена каменщика-итальянца, дочь Ноэми чуть ли не постоянно была беременна. Едва отлучив от груди одного ребенка, она уже ждала другого, и только тогда по-настоящему радовалась жизни, когда с гордостью носила свой выпирающий живот.
- Странно, что у тебя нет друзей.
Что ответить? Да он и не хотел отвечать.
- Ты счастлив, Андре?
- Как все.
- Что значит: "Как все"?
- Бывают дни хорошие, бывают плохие. По-разному.
- От чего это зависит?
- И от себя, и от других. Главным образом от себя самого.
Он смотрел, как хлещет дождь, как темные фигуры, выскочив из машин, бросаются бежать, слышал, как хлопают дверцы.
- Мы убрали со стола, сложили в мойку посуду.
- Ты к себе?
- Хочу еще раз полистать историю девятнадцатого века - боюсь, что на ней-то я и сверну себе шею.
В десять часов мать еще не вернулась. В одиннадцать он, сам не зная почему, начал беспокоиться, хотя, случалось, она приходила и позже, особенно если была с Наташей.
Увидев в гостиной отца, он удивился, и удивление его возросло, когда он заметил, что отец звонит по телефону.
- Благодарю вас, Наташа... Нет, ни малейшего представления... Да, к пяти часам.
Их взгляды встретились, и отцу не удалось скрыть свое волнение.
- Мама не у нее?
- Нет.
- И не заходила к ней?
- Даже не звонила.
- Но ты хоть представляешь, где ее искать?
- Нет.
Интересно, о чем же так долго, безразличным, бесстрастным голосом разговаривал отец? Но спросить он не осмелился.
Теперь спросила Франсина:
- И что вы делали?
- Ждали. Отец курил, пытался читать, внезапно вставал, ходил по гостиной и время от времени, краснея, посматривал на меня. Я листал журнал, не вникая в текст, и торчал внизу лишь затем, чтобы не оставлять отца одного. Мне показалось...
Он замолчал и невидящими глазами уставился на скандинавскую пару, которая, держась за руки, молча смотрела на проходящий по площади Массены транспорт, на полицейского в шлеме, который время от времени свистел, а иногда, сердито размахивая руками в белых обшлагах, подходил к неисправным машинам.
- Что тебе показалось?
- Что его мучают угрызения совести и он сожалеет о случившемся днем.