Выбрать главу

- Ты хорошо знаешь, что я хочу сказать.

- Ах вот ты о чем! Разумеется, мой отец ничего не сказал и говорить об этом не собирается.

- Не уверен.

- Почему?

- Мой отец знает.

- Что знает?

- Что мне все известно о матери.

- И ты считаешь, что мои родители...

- А кто же еще?

- Так-то ты им доверяешь!

- Я больше никому не доверяю - ни твоим родителям, ни своим.

- А мне?

- Именно об этом я и думаю.

Он не лгал. Глядя на нее, он пытался представить, какой она будет в сорок лет. На какую из двух матерей станет похожа? А может быть, на Наташу?

Вид у него был усталый, взгляд измученный, но жесткий.

- Не могу поверить, чтобы мой отец позвонил твоему и рассказал, что мы видели твою мать выходящей из дома на улице Вольтера.

Глаза Франсины вдруг потускнели, и она нервно разорвала картонный кружок-подставку под пивные кружки.

- Я не узнаю тебя, Андре.

- Прости.

- Что же все-таки произошло?

- Теперь я ничего не знаю. Они словно сговорились и ни на минуту не оставляют меня в покое. Я уже дошел до того, что начинаю бояться экзаменов.

- Что они говорят?

- Трудно объяснить. Иногда это что-то неопределенное: мелкие, на первый взгляд безобидные замечания. Иногда настоящие обвинения - либо против самих себя, либо друг против друга. В субботу мать поджидала меня в саду, и мне пришлось выслушать все, что она думает об отце. Удручающий портрет!

- Она была пьяна?

- Откуда ты знаешь? Она не ответила.

- Да, репутация у нее порочная. Нет, в тот день она не пила.

- В чем же она упрекает твоего отца?

- Она делает это так, что я становлюсь сам не свой. Во всем и ни в чем.

- Он изменяет ей?

- Нет, этого она не говорила. А что, он изменял?

- Не знаю, Андре.

- Ты что-нибудь слышала?

- Нет, клянусь. Я просто пытаюсь понять.

- Никогда еще у меня не было такого мрачного воскресенья. За обедом они не обменялись ни словом, обращаясь лишь ко мне или Ноэми. Я чувствовал, что они, каждый по-своему, наблюдают за мной. Они видели во мне судью, чей приговор пытались угадать.

- Ты уверен? Тебе не кажется?

- Сразу видно, что ты не живешь в нашем доме.

Мать вышла из-за стола первой и поднялась к себе, посмотрев на нас так, словно хотела сказать: "Ну и ладно! Говорите все, что хотите".

Она думает, что отец откровенничает со мной и собирается рассказать что-то еще, бросить на нее тень, как делает она сама.

- А отец тебе ничего не говорил?

- По-моему, у него было такое желание. Мы остались вдвоем, друг на друга не смотрели, уставились на яблочную кожуру в наших тарелках. Вопреки привычке обычно он курит только у себя на антресолях, он закурил длинную тонкую сигару; я, кажется, и сейчас еще чувствую этот запах.

- Не суди маму слишком строго, Андре, что бы тебе ни сказали, что бы ты ни узнал.

Он словно стыдился своих слов и сделал вид, что закашлялся от дыма, а потом вышел из комнаты.

Я попытался работать, с грехом пополам настроился. В доме стояла тишина. Ноэми отправилась к дочери - та вышла замуж и живет в Муан-Сартру.

Нас было трое. Я думал, что отец у себя в мастерской.

- Тебе удалось позаниматься? - Я никак не мог войти в работу. Мне было страшно. Казалось, с минуты на минуту что-то произойдет. Свистел мистраль, нервы мои напряглись до предела.

Андре украдкой посматривал на девушку, словно проверяя, можно ли ей доверять, не выглядит ли он наивным в ее глазах.

Он уже знал, как важны слова, как они возникают из прошлого, искаженные, ядовитые, и задавался вопросом, почему Франсина так непохожа на других.

- Около четырех мне захотелось есть, и я пошел на кухню. Проходя мимо комнаты родителей, я услышал какой-то рокот, похожий скорее на бесконечный монолог, а не на разговор Говорил отец, тихо, твердо, не давая прервать себя.

- А потом?

- Я выпил стакан молока, налил второй. Часов в пять, когда я уже давно вернулся к себе, я услышал, как за ворога выехала машина. С чердака мне было не видно, и я подумал, что они уехали вместе.

Растерянная, она лихорадочно искала возможность подбодрить его.

- Как ты думаешь, из-за чего изменились отношения?

- Между отцом и матерью?

- Да.

- Наверно, из-за меня. После того, что мы увидели в прошлый четверг, я не мог оставаться самим собой. Они оба заподозрили, что мне все известно, и теперь каждый как бы пытается перетянуть меня на свою сторону.

- Отец тоже?

- Не так, как мать. Деликатнее. В воскресенье, разговаривая со мной, он словно сожалел, что ему приходится это делать.

Раз в две недели, по воскресеньям, Ноэми не приходил к ужину, и мы сами накрываем на стол - картофельный салат и холодное мясо уже приготовлены в холодильнике. Когда в восемь с четвертью я спустился вниз, отец все уже сделал.

- Поужинаем вдвоем, сын?

- А где мама?

- Она ушла, а куда - не сказала.

Расспрашивать Андре не осмелился. Может быть, родители поссорились?

Произошло более или менее решительное объяснение? Мать угрожала перед уходом?

- Есть хочешь? - Не очень.

- Я тоже, но все-таки надо перекусить.

Ни тому, ни другому кусок в горло не лез.

- Тебе удалось поработать?

- С трудом.

- Кажется, дочка Ноэми опять ждет ребенка.

Даже эта фраза, если вдуматься в нее, связывалась, хоть и отдаленно, с их тревогами. Жена каменщика-итальянца, дочь Ноэми чуть ли не постоянно была беременна. Едва отлучив от груди одного ребенка, она уже ждала другого, и только тогда по-настоящему радовалась жизни, когда с гордостью носила свой выпирающий живот.

- Странно, что у тебя нет друзей.

Что ответить? Да он и не хотел отвечать.

- Ты счастлив, Андре?

- Как все.

- Что значит: "Как все"?

- Бывают дни хорошие, бывают плохие. По-разному.

- От чего это зависит?

- И от себя, и от других. Главным образом от себя самого.

Он смотрел, как хлещет дождь, как темные фигуры, выскочив из машин, бросаются бежать, слышал, как хлопают дверцы.

- Мы убрали со стола, сложили в мойку посуду.

- Ты к себе?

- Хочу еще раз полистать историю девятнадцатого века - боюсь, что на ней-то я и сверну себе шею.

В десять часов мать еще не вернулась. В одиннадцать он, сам не зная почему, начал беспокоиться, хотя, случалось, она приходила и позже, особенно если была с Наташей.

Увидев в гостиной отца, он удивился, и удивление его возросло, когда он заметил, что отец звонит по телефону.

- Благодарю вас, Наташа... Нет, ни малейшего представления... Да, к пяти часам.

Их взгляды встретились, и отцу не удалось скрыть свое волнение.

- Мама не у нее?

- Нет.

- И не заходила к ней?

- Даже не звонила.

- Но ты хоть представляешь, где ее искать?

- Нет.

Интересно, о чем же так долго, безразличным, бесстрастным голосом разговаривал отец? Но спросить он не осмелился.

Теперь спросила Франсина:

- И что вы делали?

- Ждали. Отец курил, пытался читать, внезапно вставал, ходил по гостиной и время от времени, краснея, посматривал на меня. Я листал журнал, не вникая в текст, и торчал внизу лишь затем, чтобы не оставлять отца одного. Мне показалось...

Он замолчал и невидящими глазами уставился на скандинавскую пару, которая, держась за руки, молча смотрела на проходящий по площади Массены транспорт, на полицейского в шлеме, который время от времени свистел, а иногда, сердито размахивая руками в белых обшлагах, подходил к неисправным машинам.

- Что тебе показалось?

- Что его мучают угрызения совести и он сожалеет о случившемся днем.