Этим лазом пользовались солдаты, когда уходили в самоволку, и чтобы найти его, пришлось обойти вдоль забора два раза. Хорошо, что территория была небольшая.
Аккуратно отряхнув коленки, Наталья решительно направилась к небольшому одноэтажному серому зданию, стоящему чуть в стороне. Сын объяснил ей, где находится санчасть, и как найти лаз, тоже.
Наталья шла, не таясь, посреди наступающего дня к заболевшему сыну, а сама вспоминала неожиданно для себя те дни, 18 лет назад, когда она родила Виктора, и лежала в послеродовой палате, лицом к стенке, боясь даже посмотреть на рожденного сына, ибо она знала, что стоит только ей посмотреть на него, взять на руки, и все, что она задумала, разлетится в пух и прах. Она лежала носом к стенке и ощущала себя курицей, которую ошпарили, ощипали и вот-вот, вопрос нескольких минут, положат в суп.
Она не брала ребенка, сыночка, не подносила его к груди, и хотя мало пила, и ничего не ела, все равно молоко пришло, и у нее начался через сутки мастит, и она подписала бумаги, что ей принесли, как в бреду.
Ей начали делать УЗИ и каждый раз уговаривать покормить младенца, это принесло бы ей облегчение. Но она, стиснув зубы до боли, только отрицательно мотала головой.
На третий день, днем, нянечка долго трясла ее, будила, вытаскивала из затягивающего сна высокой температуры, и сквозь звон в ушах она услышала:
- Твой совсем озверел, рвется сюда, остановить не можем. Ты закутай грудь и подойди к окошку, поговори с ним, образумь.
Наташа долго шарила ногами по полу, пытаясь попасть в тапочки, но сумела надеть только один, и так и подошла к окну, в одном тапке, открыла его, и всмотрелась с высоты второго этажа в лицо мужа, обращенное к ней. Она сразу увидела, как ни плоха была, что Семен весь кипит от гнева и возмущения, и только никак не могла сообразить, откуда он узнал, где она и что с ней?
- В понедельник тебя выпишут, - не вдаваясь ни в какие подробности, ничего не объясняя, сказал Семен. - Я приеду и заберу тебя вместе с сыном.
- Ты поняла меня? Одну не возьму, и в дом не пущу.
Он повернулся, и ушел, даже не обернувшись, и по мере такого, как он уходил и вот уже и скрылся за углом дома, так сейчас похожего на тот, к которому она шла к заболевшему сыну, и он исчез из ее поля зрения, а она вдруг как прозрела, очнулась от длительного и страшного тюремного заключения последних месяцев беременности и родов. Глубоко вздохнув, повернулась, дошла до постели, упала в нее и тихо заплакала, и хотя она делала это как могла незаметно, по наступившей тишине в плате поняла, что ее три соседки прекратили свои обычные разговоры обо всем на свете, и прислушиваются к ее плачу. Они уже три дня молча, не высказываясь, наблюдали за тем, как Наталья мается, воздвигая между собой и новорожденным сыном стену, но она ни секунды не сомневалась, что они за ее спиной обсуждают ситуацию и осуждают ее.
Наталья лежала на постели, простынь была испачкана ее кровью, и пятно кровавое виднелось и неприятно напоминало о перенесенных при родах страданиях, но она уже не чувствовала себя курицей, которую хотят положить в суп, а немолодой женщиной, родившей третьего сына, и после ухода мужа, оскорбленного ее действиями и хитростями, и сказавшего свое решающее, не допускающее никаких уверток с ее стороны, слово, с огромным счастливым облегчением ощутила себя матерью троих детей.
Утомленная предыдущими бессонными ночами, она задремала. Через час, когда в палату привезли детей, на каталке лежал и ее ребенок, и, как каждый раз, ей предложили покормить его, предложили формально, не надеясь, что она согласится, она вдруг оживилась, взяла сына на руки, ласково расправила пальцами жиденькие волосенки, прилипшие к голове, и приложила его к груди.
Ребенок открыл глаза, уцепился за сосок, и громко зачмокал, засосал.
- Боевой... пацан, - сказала сидящая напротив соседка, кормившая девочку.
И Наталья счастливо улыбнулась в ответ, и никогда больше не вспоминала эти страшные три дня в роддоме, раз и навсегда решив, что она головой повредилась от того, что тяжело переносила беременность, и тем легче ей было забыть все это, приписав свое дикое решение затемнению мозгов.
Как обычно бывает в семьях, где младший ребенок много моложе двух старших, Витю баловали больше, чем его старших братьев. И сейчас Наталья Александровна, закончив свое неприличное ползание на коленках под бетонной стеной, решительно направлялась в палату, где лежал в тяжелом гриппозном жару ее младший сын, который вчера прислал матери СМС: я лежу в медпункте, весь в жару и очень пить хочется.
Из-за этой СМС она и была сейчас здесь.
***
- Ты не представляешь, Зина, что я застала, когда туда пришла.
Наташа рассказывала мне историю своего посещения сына в воинской части:
- Он лежит в палате совершенно один, никого нет, губы растрескались от жара, температура 39,5 , ни аспирин, ни анальгин они ему ни разу ни дали, и он даже не пил с вечера, а время шло к полудню! Я дала ему таблетки, напоила водой, принесла с собой, и прямиком к начальнику части.
- Ну и бучу я там устроила, всех на ноги подняла!
- Что за безобразие, - говорю, солдат ваш лежит в жару вторые сутки, а ему ни одной таблетки жаропонижающего не дали, и даже попить не принесли! В медсанчасти ни души нет, все как вымерли! Я в Интернете обо всем напишу, ославлю вас на всю страну.
- Как они, Зина, засуетились, как забегали: Наталья Александровна, Наталья Александровна, вы нас извините, это больше не повторится, меры будут приняты, все будет с вашим сыном в порядке.
- А как ты туда попала, они не интересовались?
- Нет, что ты! Они были озабочены тем, как искупить свои грехи, где им о моих думать!
Она засмеялась:
- Написал, что сейчас все в порядке, выздоровел он.
- И всего-то год служить,- сказала я.- А за этот год чего только не натерпишься.
- Все же лучше, чем раньше, когда два было.
- Это само собой.
***
Квартира напротив нашей была какой-то невезучей.
В ней все время менялись жильцы.
Кто жил в начале я сейчас даже и не помню, а потом долгое время жила пара: она очень энергичная немолодая женщина, а он в очках, некрасивый, но держался с достоинством.
Как-то в разговорах выяснилось, что они сюда перебрались из Москвы, детям делали квартиру.
Чьему ребенку я не знаю, дети у них были от предыдущих браков.
Они сошлись на старости лет, и дружно жили, благодаря его счастливому умению жить подкаблучником припеваючи, всецело доверяя жене.
Встречаясь с Василием Сергеевичем и глядя в его крохотные глаза-шарики, уменьшенные сильными плюсовыми линзами, я всегда думала, а кто была его первая жена, с которой ему удалось не ужиться, в то время как с таким заводным танком, как Любовь Ивановна он живет душа в душу?
Наконец, я раз и навсегда решила, что первой жене он просто наскучил до чертиков, и она пустилась во все тяжкие, лишь бы как-то украсить свою жизнь.
Не выдержала жизни с занудой, заводила связи на стороне
Он каким-то образом узнал об этом, затосковал, стал задумываться о разводе, а тут ему и подвернулась Любовь Ивановна, к тому времени уже свободная женщина, утешила его, и быстренько пришпилила к себе.
Энергия Любовь Ивановны была невиданных размеров.
Слабо растрачиваемая на покорного мужа, она протекала через щели под дверью, перебиралась через пространство нашего лестничной площадки и бесцеремонно просачивалась к нам в квартиру.
Я подходила к входной двери и ощущала шестым чувством шеборшание сгустков энергии у порога.
Спастись было невозможно, оставалось только затаиться, и сохранять дружеские отношения (нейтральные эта кипучая натура не признавала)