Они включают электрообогреватели, но это дорого и неэффективно, и стоят панельные дома-доминошки, потемневшие от дождей, упершись крышами в набухшие влагой низкие облака, и в каждой квартире, за каждой дверью кто-то мерзнет, болеет, не может разогнуться от радикулита старик или задыхается в простудном кашле маленький ребенок.
Но огорчаться не следует, нужно проявлять терпение и понимание: есть приказ топить с первого октября, а до этого в средней полосе нашей страны тепло, и никакие капризы природы не подвигнут ЖКО внять голосу рассудка и начать топить раньше.
А вдруг зимой будут сильные морозы и большой перерасход топлива?
Зато в конце апреля, когда температура на улице поднимается иногда до 25 градусов тепла, батареи будут ненужно горячими: есть приказ топить до 1 мая, и все тут.
А какой человек в здравом рассудке поступил бы также своем доме, когда он сам решает, топить или нет?
Но советским государственным учреждениям здравый смысл не указ. И Российским тоже.
И в такой вот сентябрь, в воскресный день, промерзнув дома, я с отвращением выхожу на улицу в промозглость холодного облачного дня. У подъезда я встречаю Лиду, она идет в черной велюровой шляпке и теплом ярком пальто домашней вязки, и на этот раз я не задаю вопросы, откуда это пальто, я знаю, что Лида сама связала себе это ослепительное радостное пальто, освежающее унылость дождливой осени.
***
Наши дети ходили в одну школу, но учились в параллельных классах, и только в восьмом, когда образовался математический класс, они оказались вместе, как когда-то в детском саду.
Общение мое с Лидой, теперь, после того, как наши дети попали в один класс, стало более частым.
Лида любит поговорить, и иногда у меня после встречи с ней кружится голова.
Она смотрит на человеческие отношения с неожиданной для меня стороны, обсуждает их тщательно, вертит в разные стороны, и некоторые ее огорчения с моей точки зрения недостойны внимания.
Она что-то рассказывает о событиях в 8 "а" классе, как-то предположительно рассказывает.
Я ее уточняю, говорю, что не этот сделала промах, а другой.
- Смотри, как ты много знаешь про то, что творится в их классе, а мои мне ничего не говорят, молчат.
- А ты их расспрашиваешь, интересуешься?
- Да, конечно
- А я нет, вот сын мне все и рассказывает, еще сердится, что не слушаю, когда мне некогда. А если их расспрашивать, они и молчат, на всякий случай.
- Может быть, ты и права, - говорит Лида серьезно, хотя я на самом деле слегка подшучиваю над ситуацией и над ней, -╛ они ведь подростки, а подростки скрытные.
- И потом их ведь двое, они могут друг с другом все обсудить, - добавляю я.
***
***
Лихие девяностые отмечены были в нашем подъезде не только разведением кур и кроликов.
Ограбили две квартиры, одну не помню уже чью, а вторую квартиру Вороновых. Они живут над Сидоренко, и эту семью я знаю хорошо: он работает в институте в нашем отделении, а она была классная руководительница нашей дочери.
У них трое детей: две дочери и сын.
Ограбили их как раз в тот момент, когда они решили на всякий случай поставить железную дверь.
Дверь привезли, когда их не было дома, и под прикрытием, что они ее ставят, воры вскрыли квартиру и утащили всю аппаратуру, и почему-то собака, большая взрослая овчарка их допустила, даже не облаяла.
Валя даже видела этих воришек, когда они стояли у квартиры Вороновых с железной дверью.
- Если бы собака лаяла, - говорила она мне позже, - я бы обратила на них внимание, а так, вижу, люди работают, дверь снимают, железная рядом стоит, мне и в голову не пришло ничего плохого.
Утащили всю аппаратуру: сложили в большую сумку и вынесли, и кто-то даже видел их с этой сумкой, но все равно их не поймали, а может быть, не очень-то и ловили.
Были происшествия и хуже.
Володю с шестого избили на улице.
Он только-только вернулся из армии, тогда еще женат не был, выскочил за сигаретами в ларек внизу, прямо под окнами в десяти метрах от подъезда, а вернулся избытый и окровавленный. Его увезли в травматологию, и довольно быстро выписали, а он плохо себя чувствовал, работать не мог, пошел на прием к врачу в нашей поликлинике, отстоял очередь, и врач, несмотря на благополучную выписку из стационара, назначил рентген.
Он героически, теряя сознание, в тот же день два часа потерял, пока попал на рентген, а снимок показал, что у него травмировано легкое и кровоточит. Его скорее прямо из рентген-кабинета в хирургию.
Все это рассказал мне Андрей, рассказывал, когда уже опасность миновала. Мы вместе поднимались на лифте, он с пустыми ведрами после полива огорода, я с сумкой с продуктами.
И как я понимала, выжил Владимир Андреевич только благодаря своему здоровью и молодости, а другой, похилее, успел бы загнуться, пока получил надлежащую медицинскую помощь.
Но обошлось.
***
Про ближайших соседей знаешь больше всего, да и семья там была большая, пять человек.
Мы не дружили так, как принято в России, на днях рождениях друг с другом не выпивали, но вот ножи и вилки, да и стулья я много лет подряд занимала у соседей как само собой разумеющееся, компании у нас собирались большие, и моей скудной посуды на всех не хватало, а ножи и вилки друзья не догадывались мне подарить, вот только чайный сервиз, из которого чай пили, и столовый, с которого закуску подцепляли, были их подарки в складчину.
Побиралась больше я, чем они, я только вот банки трехлитровые отдавала Марии Ивановне, она компоты закрывала, а мы соки покупали, тогда соки продавали в трехлитровых банках, и банки оставались.
Мария Ивановна мне компотами отдавала, ни за что не хотела в долгу остаться, такой уж у нее был характер.
Ни секунды не сидела без дела, и иногда не упрекала окружающих, что они не такие трудолюбивые, как она, не упрекала, а могла бы.
Регулярно подметала пол на лестничной площадке возле наших дверей.
Я застукаю ее за этим занятием, стыдно мне, что из раза в раз она метет, а иногда бы и мне следовало: их пятеро, нас четверо, пыль и песок на ковриках на 4/9 наши.
Я каждый раз клянусь:
- Вот Мария Ивановна, я с делами управлюсь, и тоже подмету. Как просвет будет.
- Какой у тебя может быть просвет в делах, Зина? У нас один ребенок на четверых взрослых, и мы с утра до вечера колготимся, а у тебя двое на руках, муж с утра до вечера работает, ты тоже работаешь, и тебе бы дома управиться.
***
Никита Степанович, ветеран войны, ему и квартиру эту дали, и стенку мебельную без очереди, и телефон поставили, и долгие годы я этим телефоном пользовалась, и упрека не слышала.
Только один порок был у Никиты Степановича, и я еще не назвала какой, а читатель уже сложил два и два...
Сильно пил Никита Степанович, и Мария Ивановна, как могла, боролась с этим, да разве переборешь?
Он долго военнослужащим служил, и в милиции работал, и в Узбекистане приходилось им жить, и присылал он иногда солдат помочь что-нибудь по дому, с базара тяжесть принести, что-то починить.
Мария Степановна, рассказывала, один парнишка очень сильно к их семье привязался, и когда старшая девочка, тогда единственная, младенец, тяжело заболела, он все молился и молился своему аллаху, плакал, боялся, что она умрет.
Мария Степановна так и запомнила его: на коленях, лицом к востоку, руки к небу воздеты.
Аллах ли помог, Христос ли, или врачи, но девочка выжила после тяжелого воспаления легких. Сейчас их старшая дочь жила в Мытищах с мужем и двумя детьми, а Лена, младшая, с мужем и сыном с ними.