***
Иду с коляской вдоль нашего дома, подхожу к подъезду. В коляске спит внучка Настя. Настя существо беспокойное, засыпает плохо, и я ее час по кочкам и буграм трясла, прежде чем она угомонилась.
Подросток у нашего подъезда бьет мечом об асфальт, звук громкий. Я его видела несколько раз в лифте, он живет этажом выше.
- Подожди минутку, не стучи, - говорю я ему. - У меня ребенок спит. Дай пройти.
Мальчишка смотрит на меня, глаза у него карие, красивые глаза.
В ответ на мою просьбу он бьет мячом с удвоенной силой, потом еще и еще.
Я отворачиваюсь и прохожу мимо него молча, но, к сожалению, он уже заметил в моих глазах гнев и, наверное, очень доволен.
Какая, однако, еще мелкая, но уже сволочь взрастает в нашем подъезде, думаю я. Этот добром не кончит. Из ста ребят на такую пустячную просьбу 99 послушались бы, тем более, что соседка, а этот лезет на рожон.
Но Настя не просыпается, а мне не хочется тратить на него эмоции, да и словами тут не обойтись, такому уже нужна физическая встряска.
Проходит несколько лет, и маленький мерзавец вырастает. Он начинает донимать соседей музыкой. Включает на полную мощность динамики и по ночам они прокрикивают стояк на четыре этажа вниз и на один наверх, он живет на восьмом этаже.
Это не с нашей стороны подъезда, а со стороны Татьяны, и она утром не выспавшаяся, измученная, едет в лифте, спешит на работу и жалуется мне:
- Совсем жизни не стало, обнаглел, на полную мощность включает, мы под барабанную дробь живем, ни я, ни Андрей с Ксенией, ни дочка их глаз ночью сомкнуть не можем. Мы в милицию жалуемся, они приезжают, а он двери не открывает и все тут. А дверь железная, простую они бы выбили, а так только руками разводят: разбирайтесь сами...Он под наркотой, ему все трын-трава.
Длилось это долго, не меньше трех месяцев, а где в это время были его родители, которых я не помню в лицо? Может быть, на даче жили?
Ни одни родители такого шума не вынесут.
Вдруг все прекратилось, наступила тишина, и когда я выходила на своем этаже из лифта, меня не оглушал бой барабанов. Таня шепотом мне рассказала, что Андрей, доведенный до крайности, поймал соседа в саду и отметелил. И все. Наступила тишина. Разобрался сам по совету родной, тогда еще милиции
***
Грустная получается у меня повесть, не жизнеутверждающая. Смертей много.
Но за 30 лет в тридцати шести семьях перемещения в другой мир неизбежны, и жизнь в нашем подъезде не более трагична, чем в каком-нибудь другом.
Одни умирают, а другие рождаются, и встречаясь с молодыми женщинами с колясками возле подъезда, я всегда с ними здороваюсь: это могут быть и Натальины невестки и Валины, сейчас у меня плохая память на лица, я их не узнаю, а они меня могут знать.
Вот и сейчас возле лифта стоит невысокая женщина с коляской, в коляске младенец, и вокруг еще трое детей разного возраста.
Удивленная таким количеством, я спрашиваю женщину, которая стоит ко мне спиной:
- Все ваши?
Женщина оборачивается, на лице у нее улыбка и я мгновенно узнаю ее. Это Катя Воронова.
- Да, все, - отвечает Катя.
- Прости, - извиняюсь я, - я тебя не узнала. Я не знала, что ты еще одного родила. - А старшей здесь, как я, понимаю, нет?
Старшая девочка Кати очень мне нравится, я заглядывалась на нее и думала:
"Вот бы такую невесту нашему Ване". Ваня мой старший внук.
Подходит лифт, и Катерина не успевает мне ответить, где ее старшенькая.
Я машу рукой:
- Поезжай.
Я не люблю толкаться в лифте, и иду на жертву, остаюсь, хотя мне хочется поговорить с Катериной.
***
И опять встречи у лифта. Я жду его, а Воронов, Катин отец, копается у почтового ящика. Я стою, думаю, успеет он взять газету, или нет, пока лифт подойдет?
А лифт кто-то удерживает, он хлопнет дверями и не едет.
Наконец сосед подошел к лифту, нажал кнопку: я так задумалась, о том, успеет ли он, что вызвать лифт забыла.
Спускается лифт, думаем пустой, а там Сыроежка стоит, глаза удивленные таращит, к груди сковородку прижимает, а в другой руке пакет с молоком.
- Ой,- говорит она, глядя на нас, - ой, это, наверное, не шестой этаж. Это, наверное, первый.
И медленно-медленно начинает выходить, головой вертит, взгляд с меня на Воронова переводит.
Я кричу ей:
- Скорей выходи, а то лифт сейчас захлопнется.
Услышав, что надо двигаться поскорее, она незамедлительно тут же встала, спасибо, правда, когда уже вышла.
Дверцы за ней спокойненько захлопнулись, как я и предсказывала. Она причитает:
- Ой, я все же на первый этаж приехала, а хотела на шестой. Я на пятом была. Вы кнопку быстрее, чем я нажали, сюда вызвали.
Видали? Мы, оказывается виноваты.
Воронов снова кнопку нажал, двери открылись. Молча действовал, ни звука не издал, только головой кивнул Сыроежке, поприветствовал.
Я пытаюсь ей сказать, чтобы она последней вошла, ей ведь первой выходить, но она меня не слушает, обратно во внутрь запятилась, сковородку обнимает, сама к зеркалу прижалась.
Сосед вошел, все кнопки нам нажал, едем.
- Сковородку мне подарили, - говорит Надежда, - а зачем мне сковородка? Что я с ней делать буду?
- Сковородка известно для чего,- отвечаю я. - Для того, чтобы на ней жарить.
- Ну, хорошо, - соглашается Сыроежка. - Буду лук на ней жарить, она как раз для лука.
Тут мы к ее взлелеянному шестому этажу подъехали.
Надежде надо бы выйти, но мы ей дорогу загораживаем, она ведь первая в лифт вперлась.
Сосед начинает выпячиваться задом, чтобы ее выпустить.
А к слову сказать, что он уже далеко не так молод, как раньше, тридцать пять лет назад, когда дом заселяли, медлителен, и движения у него не очень уверенные.
Пока он выходил, пока Надежда выбиралась, лифт начал закрываться.
Я знаю, что есть такая кнопка, которая двери открывает, но я за тридцать лет тоже состарилась, без очков не вижу, которая, жму на что-то и слышится звонок, а сосед в дверях зажат.
Наш лифт замечателен тем, что он не сразу раскрывается, когда двери наталкиваются на препятствие, а некоторое время лифт как бы пытается то, что ему мешает закрыться, раздавить, и жмет на соседа, а тот стоит, деваться ему уже некуда, он ждет, когда лифту жать надоест, он смилостивится и даст войти, а голос диспетчера из микрофона, интересуется, что у нас случилось, почему мы вызов сделали.
А виновница всего этого стоит за соседом уже на площадке, сковородку к груди продолжает прижимать, и ждет, чем дело кончится, уедем ли мы, лифт ли сломается, или сосед погибнет, раздавленный?
Пришлось мне извиняться, объяснять диспетчеру, что ровным счетом ничего, просто у нас соседи с пятого на шестой этаж не пешком ходят, а на лифте ездят через первый этаж, и по этой причине мы диспетчера вызываем.
Наконец доехали мы до седьмого этажа, я вышла, а сосед поехал на девятый.
На другой день мы с мужем шли по делу к одной знакомой, и я рассказывала ему вчерашнюю историю в лифте, высмеивала Надежду.
Пройдя полпути, я вдруг остановилась, вспомнила, что не взяла записку с адресом женщины, к которой мы направлялись.
- Над соседкой смеешься? - сказал муж, рассердившись из-за того, что приходится возвращаться. - В зеркало почаще смотрись.
И думаю, что пора мне заканчивать свое повествование, и надеяться, что милые мои соседи, здесь описанные, никогда не прочтут этой книжки, так как я не помню случая, чтобы кому-то понравилось, как я его изобразила. Ни разу не было.